Этап 8. Добро и Зло.

Модераторы: Amilda, Flavella

Этап 8. Добро и Зло.

Сообщение Черный Ангел Ада 27 Апрель Воскресенье, 2008 14:11

Тема: Добро и Зло.
Количество участников: 8
Сроки: до 26.04.2008.

Результаты авторского голосования:

1. Город праведных. Скромный Очевидец. (Dorian) - 46
2. Победитель извращенцев. Спаситель нимфоманок. =) (Шалтай Болтай) - 35
3. Конец времен. Петля. (Demon King) - 32

4. Очиститель. Давид Бобров. (Кикаха) - 29
5. Метаморфоза. (Mr. Demetrius) - 24
6. Она учит факелы ярче гореть. Миссис Симпсон. (Amilda) - 21
7. Конец начала войны. Илья Мурманец. (FeN1x) - 19
8. Элизабаррот. (Драконья) - 18

Читательские симпатии:

Конец начала войны. Илья Мурманец. - 9% [4]
Победитель извращенцев. Спаситель нимфоманок. =) - 17% [7]
Очиститель. Давид Бобров. - 2% [1]
Метаморфоза. Mr. Demetrius - 17% [7]
Город праведных. Скромный Очевидец. - 21% [9]
Элизабаррот. Драконья. - 2% [1]
Она учит факелы ярче гореть. Миссис Симпсон. - 12% [5]
Конец времен. Петля. - 17% [7]

Всего голосов : 41

Отзывы, пожелания и критику авторам данных произведений можно изложить в теме "Я вызываю вас на дуэль"




Конец начала войны. Илья Мурманец.

Однажды Зло решило окончательно доконать Добро. Наточило вострый ножик, повязало голову черным платком пиратским, расставило повсюду хитроумные ловушки и принялось ждать. День ждет, другой поджидает, знай себе сидит, зубы точит. А тут идет Добро по тропинке, посвистывает, непонятно чему радуется. И – хлоп! – угодило прям в сети. Наскочило Зло, жертву спеленало крепко-накрепко, что тебе паук, и прежде чем извести окончательно, принялось приплясывать вокруг да похохатывать - торжествует, значит.
-Ну что, допрыгалось, донасвистывалось? Говорило я тебе – не связывайся с людьми, не делай им ничего хорошего, так не послушалось – за это счас тебе такое будет!
- А ты на себя давно смотрело? – Добро отвечает. – Да и окрест не мешает оглядеться, вдруг что да заметишь для себя любопытное!
И как-то оно эдак спокойно сказало, даже не потому что без боязни, а как-то непонятно спокойно. Очень уверенно даже. Отчего-то Злу неуютно стало. Оглянулось вокруг себя, видит – трава полегла, речка замерла, звук в воздухе висит, не расходится, и небо как-то чернотой подернулось с молниями далекими.
- А вот я тебя сейчас! – возопило Зло, ножик нацелило и шаг вперед чуть не сделало. Да так на месте стоять и осталось.Не отпускает ноги земля, держит, что кореньями, а снаружи ничего и не видно! Потянуло Зло из-за спины лук да колчан со стрелами, хвать – а стрела в руке и рассыпалась! Сорвало с головы окаянной косынку пиратскую, вложило в нее камень подножный – на манер пращи, значит – взялось крутить-раскручивать, а камень тот возьми да прямо в лоб ему и угоди. Аж слезы брызнули! Не идут дела, не выходит злодейство – хоть жалобу пиши.
- Без толку стараешься! - Добро молвит насмешливо. – Без меня нет тебя, и наоборот, так мир устроен и на том ось его держится. Мы с тобой – вечные, и потому мир вечен, а стоит одному из нас пропасть – и другому крышка! А заодно и весь пейзаж накроется. Вот развяжи меня, кой-чего покажу. Да не боись, не обижу!
- Врешь, поди! – с сомнением Зло головой покачало, камнем ударенной. – Ну да ладно, поглядим.
И сеть, значит, сворачивает.
Вышло Добро на волю, потянулось, попрыгало, туда-сюда по сторонам огляделось – и вдруг на высокое дерево – раз, два! – и взобралось.
_ Эй, смотри! – крикнуло, гикнуло, и с самой верхушки вниз головой – прыг! А внизу, между прочим, камни острые. И прям на них, понятно, упадешь – костей не соберешь. Но в самый последний миг сильный ветер вдруг налетел, прыгуна подхватил, прям в воздухе вверх головой перевернул и на землю в аккурат поставил.
- Ух ты! – Зло изумилось. – Выходит, нам друг без друга… Тьфу! Враг без врага… Опять несусветица! В общем, идея понятна. Только словами выразить мне образования не хватает.
- Дай-кось я попробую. – Незаметно из чего Добро большой такой бигбордище споро соорудило с надписью буквами агромадными:
БОРЬБА БЕЗ ПОРАЖЕНЬЯ И СРАЖЕНЬЕ БЕЗ ПОБЕДЫ!
Если ты заметил, что твое мнение совпадает с мнением большинства, это верный признак того, что пора меняться.
У меня дом, хозяйство, полный сарай дерьмоедов на продажу... Что ж — пропадать всему?
Аватара пользователя
Черный Ангел Ада
Инквизитор
 
Сообщения: 2433
Зарегистрирован: 15 Июнь Среда, 2005 15:50
Откуда: Обратная Сторона Реальности

Победитель извращенцев. Спаситель нимфоманок. =)

Сообщение Черный Ангел Ада 27 Апрель Воскресенье, 2008 14:19

Победитель извращенцев. Спаситель нимфоманок. =)

- Эй, хозяин, а пожрать мне тут дадут?
Задавая этот вопрос, я не очень то и надеялся получить ответ. Да и трудно надеяться на какой либо ответ от хмурого бородатого типа в грязном фартуке, который вместо слов исторгает из себя лишь невнятное бурчание. Типчик не сильно располагающий к общению, что ни говори, а мне-то как раз нужно было пообщаться с кем-нибудь из местных на предмет дороги. Я, как ни прискорбно это было осознавать, просто-напросто заблудился.
Вообще в Тунганских Болотах заплутать немудрено. Очень уж они огромны. И вот побродив по этим гнилым местам четыре дня, я наконец таки вышел к какой-то деревеньке. Конь мой совсем вымотался, а одежда так провоняла тиной, что хотелось стянуть её и побежать по лесу голышом.
Только вот я набрёл на деревню, весьма нужно сказать странную. Особенно много вопросов вызывали её жители, хмурые, бледные и неразговорчивые люди. Они просто не желали со мной беседовать. На любой вопрос бормотали что-нибудь неразборчивое и старались как можно быстрее уйти. Однако как это не удивительно, но в деревне был трактир. Когда я вошёл в это заведение, больше напоминающее большой сарай, те немногие местные, которые сидели за столами, быстро встали и покинули помещение. Хорошо хоть хозяин не убежал.
Данный хозяин как раз и стоял передо мною, внимательно разглядывая что-то на стене. Что-то видимо очень его заинтересовавшее потому как на меня это хмырь смотреть ну никак не желал. Наконец он выдавил из себя полухрип полустон:
- У нас нет еды, сударь. Кончилась.
- Вся кончилась?
- Вся, сударь.
Я вздохнул. Похоже, что в этой деревне для меня всё кончилось, даже не начинаясь.
- Ну а на ночлег я тут могу где-нибудь остановиться?
- Нет сударь – прохрипел трактирщик – Тут вас никто не примет.
- Это почему?
- Вы сударь, пришлый, а народ у нас пришлых не привечает.
Вот это здорово. Нашёл называется населённый пункт.
- Значит не возьмёт никто? А если хорошо приплачу?
- Нет, сударь. Никто.
- Ну почему же никто?
Голос, прозвучавший на фоне всех этих хрипов трактирщика, был словно глоток воды в пустыне, ибо был этот голос сильным и мелодичным. Я быстро поднял глаза на его обладательницу, и увидел то, что совсем не ожидал увидеть в этой куче навоза, которую по ошибке называли деревней.
Девушке было на вид около восемнадцати. Длинные иссиня чёрные волосы были свободно распущены и спадали на плечи. Лицо незнакомки оказалось весьма симпатичным и идеально правильным. Большие тёмные глаза и угольно чёрные брови довершали картину. Так же я отметил, что все остальные её «принадлежности» вполне соответствуют красоте лица.
- Леди – я неуклюже приподнялся и постарался поклониться как можно правильнее.
Общение с красотками не мой конёк, и я это давно понял, но единственное свежее на всю деревню лицо, настраивало на вежливость.
- Я с удовольствием предоставлю ночлег благородному господину. Ведь вы же благородный господин?
- Ну можно сказать и так – смущённо ответил я – Меня зовут Эрик. Я знаете ли заблудился.
- А меня Мелинда – улыбнулась девушка.
Улыбнулась она так, что я сразу понял, так и нужно улыбаться всем хорошеньким девушкам. Именно так и никак иначе.
- У меня как раз есть свободная комната, сударь Эрик – продолжила она.
- А как же ваши родные? Не будут ли они против?
- Нет ну что вы, их как раз нет дома. И не будет ещё долго.
- Ах вот значит как. Это просто замечательно – я расплылся в ответной улыбке.
При этом бросил взгляд на трактирщика и увидел, что он стоит, втянув голову в плечи, и смотрит на мою собеседницу с таким ужасом, словно у неё выросла вторая голова. Его просто трясло. Интересная у него реакция на красивых девушек. Очень интересная.
- Пойдёмте – Мелинда абсолютно не обращала внимания на стоящего столбом трактирщика.
Она подошла и легко взяла меня за руку. Приятно, что ни говори. Её дом оказался в самом центре деревеньки. Небольшой весьма ухоженный домик. Пока мы шли, совсем стемнело, и улицы полностью опустели. Никто не сидел на завалинке, обсуждая соседей. Никто не орал пьяные песни, лёжа в канаве. Даже собак и кур, этих вечных «голосов» любой деревни, не было слышно. Тихо и пусто. Деревенька словно вымерла. Света в окнах не было, и я всё время смотрел под ноги, боясь споткнуться в такой темноте. Мелинда однако, шла уверенно и быстро.
- А у вас тут всегда так тихо по вечерам? – спросил я.
- Да, мы любим ложиться пораньше. Местная традиция.
- Традиция значит. Понятно. А скажи, есть здесь неподалёку какой-нибудь большой город? Кто ваш феодал?
- Феодал? – удивлённо переспросила она – А у нас такого нету. Мы сами по себе.
- Странно, а я слышал, что в Тунгане все деревни принадлежат дворянам.
- Ну значит не все. Мы пришли.
Мы действительно пришли. Во дворе собаки не было. Мелинда сразу повела меня в дом. Там оказались две просторные комнаты, и нечто вроде столовой совмещённой с кухней. Печь не горела, и я с тоской подумал, что поесть мне сегодня так и не придётся. Интересно как насчёт всего остального? Пока мы шли, у меня в голове пронеслась масса разных мыслей, относящихся к моей спутнице и нужно признать, очень немногие из них были приличными.
- Может, нужно было привести и моего коня?
- Не беспокойся, трактирщик о нём позаботится.
- Да? – я вообще то очень сомневался, что этот трактирщик способен о чём либо позаботиться, но возражать не стал.
Меня всё-таки покормили. Мелинда достала откуда-то каравай хлеба и кувшин молока. А потом показала мне мою кровать. Неплохо. Совсем неплохо. Интересно, а будет ли лучше? Я снял меч и повесил его на спинку кровати. Стащил сапоги. Куртку, штаны и рубаху бросил куда-то на пол, они так воняли болотом, что спать в них было просто невозможно. Затем в одних трусах залез под одеяло и облегчённо вздохнул. Кинжал я как обычно сунул под подушку. Потом стал ждать. Конечно зверски хотелось спать, но не сейчас. Я лежал в темноте и улыбался. Ждал. И дождался.
Скрипнула половица. Потом зашуршало рядом, и нечто тёплое скользнула ко мне под одеяло.
- Ну привет – сказал я Мелинде
Она хихикнула. Суда по всему на ней была только ночная рубашка. Просто замечательно. Даже больше чем замечательно. Я притянул девушку к себе и осторожно спустил эту самую рубашку у неё с плеч. Да уж. На ощупь всё было отлично, даже жаль портить такой момент. Я достал из-под подушки кинжал, потом приставил его к одной из её таких очаровательных грудей, и нежно произнёс:
- Учти, милая, он серебряный.
Мелинда замерла и напряглась. Я продолжил:
- Ты бы сделала немного света. Я знаешь ли в темноте не вижу, в отличии от тебя и чувствую себя неуверенно. Могу и занервничать.
Сама собой вспыхнула стоящая неподалёку свеча. Ну и что у нас тут? Признаюсь перевести взгляд оттуда, куда я направил кинжал, к её лицу было несколько сложновато, но я всё же поднял глаза. Прекрасно. Просто замечательно. Как я и ожидал, моя дорогая Мелинда кроме отличных буферов имела и ещё кое-что. А именно длинные тонкие клыки и глаза с вертикальными, алыми зрачками. Все, как и полагается.
- Что дальше? - спросила она.
- Ну ты правила знаешь. Либо я тебя убиваю, а потом и всю эту свору, которая сейчас топчется под окнами, либо даёшь Клятву и живёшь дальше.
- Клятву? Неужели я всё-таки тебе понравилась? – её кажется, это весьма удивило.
- Почему нет? Всегда мечтал завести себе служанку упыря, да ещё и с такой внешностью.
- А интересно для чего?
- А для всего.
- Что же ты тогда тычешь сейчас в меня кинжалом, вместо того, что бы делать это кое-чем другим? Ситуация то явно подходящая.
- Ну знаешь ли, я конечно люблю когда девушка иногда кусается, но с твоими зубками это внушает определённые опасения. Ну так как?
Она обречённо вздохнула:
- Ладно. Клянусь Печатями. Выбора то ты мне всё равно не оставил. Хотя хозяин мне достаётся, тот ещё. Ну никакой романтики.
Потом протянула левую руку, на которой перед этим сделала царапину ногтем. Я слизнул капельку крови и опустил кинжал.
- Такой уж я есть. Меня все эти связанные с вами штучки с томными охами и мрачными вздохами, почему-то никогда не вдохновляли.
- Дундук.
- Не буду спорить. Что с теми на улице?
- Они не мои.
- Что?!
- Что слышал – она быстро одевалась – Их обратил мой бывший жених.
- А почему бывший?
- Ну мы похоже не сходимся характерами. Да и вкусы у него несколько, э-э-э, странноватые.
- Это какие ж такие вкусы? – я тоже оделся.
- Вам мужикам виднее.
- Ну замечательно. Я сижу в доме, окруженном толпой упырей, а руководит ими некий упырь-извращенец, которого бросила даже его собственная невеста. Везёт мне на обстоятельства.
- Его зовут Рауль.
- Глупое имя.
- А по-моему ничего – она пожала плечами – Вот тебя скажем, зовут Эрик. Забавное имя.
- Ну вообще то я не Эрик. Это нечто вроде псевдонима.
- Да? И как же тебя действительно зовут?
- А тебе зачем? Эрик не подходит?
- Люблю знать, как зовут мужика, который возможно вскоре будет принуждать меня к какому-нибудь дикому разврату.
- Жан.
Она расхохоталась.
- Что смешного то?
- Что это за имя такое?
- Имя как имя. Лучше скажи, куда ты дела мой меч?
- Меч? – она удивлённо оглянулась – Я твой меч не брала.
Потом изменилась в лице и быстро бросилась в соседнюю комнату. Вернулась она оттуда весьма испуганная.
- Что ещё?
- Рауль. Это был он. Там открыто окно. Он был здесь, видимо прикрылся невидимостью, и украл твоё оружие. И теперь, похоже, он знает, что я дала тебе Клятву. Мне конец. Нам обоим конец.
- Ну почему конец? – я прошёлся по комнате – Нужно просто добраться до моего коня. Ты ведь знаешь, как выбраться из этих болот? Вот и поедем куда-нибудь подальше. А твой женишок-извращенец пусть тут сидит. Ему тут самое место.
- Ты не понимаешь – похоже, Мелинда действительно приходила в отчаяние – Он очень сильный. А у тебя только кинжал хоть и серебряный. И заметь прижиматься к тебе, как я, он не станет, так что шансов застать его внезапно, нет. Ночь только началась и скоро он спустит всю свою свору.
- Неужели ты настолько неуверенна в своём новом господине?
Она фыркнула. Видимо и правда не считала, что я на что-то годен. Ну да ладно. Бывало и похуже. Я прошёлся по комнатам. По пути шуганул какую-то оскаленную рожу в окне, которая пялилась на меня с улицы. Тоже мне, вуайерист любитель. Наконец в кладовке отыскал лопату с крепкой дубовой ручкой. Больше ничего даже отдалённо напоминающего оружие в доме не обнаружилось.
- Ладно, выходим. Ты прикрывай тылы.
- А что мне ещё остаётся делать? Ты теперь мой хозяин и если тебя убьют, мне тоже конец – уныло произнесла она.
- Да ладно, не грусти. А вдруг я тебя удивлю? – рассмеялся я.
Потом взял большую крышку от стоявшего в печи чугунка в одну руку, лопату в другую и открыл входные двери. В них тут же попытался влезть какой-то хам, клацающий зубами. Я треснул его крышкой по лбу, и хам укатился в высокую траву. А потом мы пошли. Как ни странно, но на нас не очень то и нападали. Так, единицы. Однако когда мы вышли на небольшой пятачок перед трактиром, я понял, что все силы упырей собрались именно здесь. Мелинда громко вскрикнула за спиной и я, резко обернувшись, увидел, что она буквально возносится по воздуху на крышу трактира. Судя по всему, её крепко держало нечто невидимое. Опустившись на крышу, это невидимое таки явило себя. Похоже, что это и был Рауль. Весьма самодовольно выглядевший юнец с бледными редкими волосиками и вытянутым лошадиным лицом. Да уж, красавец.
Мелинда снова попыталась вырваться, но Рауль крепко ухватил её за волосы, и поднёс к шее руку с весьма удлинившимися когтями.
- Ну не надо, любимая. А то я тебя пораню. Будет больно.
Потом он соизволил обратить внимание на меня.
- А это кто у нас такой? Наверное, это наш герой. И кстати, любимая, это ещё и твой хозяин, который хочет спасти свою новую служанку. Ты ведь хочешь её спасти, не так ли?
Я поморщился:
- Слушай, где тебя так говорить то учили? Словно бандит неудачник.
Его физиономия стала злой.
- Насмехаешься? Ну хорошо, сейчас мы посмеёмся вместе. А потом пойдём и позабавимся с нашей дорогой Мелиндой. Ты ведь знаешь, что я обычно люблю, дорогая моя. А я знаю, что нравится тебе. Так что мы славно повеселимся.
- А что ей нравится? – тут же поинтересовался я.
- Убейте его?!! – закричал он вместо ответа, хотя в этом крике было, на мой взгляд, очень уж много пафоса.
Упыри, заревев, дружно кинулись на меня со всех сторон. Поначалу я отбивался вяловато, но краем глаза увидев, что Рауль сильно двинул Мелинде в ухо кулаком, разозлился. Пусть она и хотела меня загрызть, но теперь-то как ни крути, она принадлежит мне, и обращаться так со своим имуществом я не позволю. Я решил им показать. Всем. И показал.
Когда толстенный черенок лопаты таки переломился о чью-то спину, я отбросил её в сторону и, ухватив за ногу одного упыря начал размахивать им. Потом, подумав, что двумя будет быстрее, я другой рукой схватил за ногу ещё одного упыря. Так размахивая ими, я и продвигался к трактиру, на крыше которого стоял Рауль, смотревший на происходившие внизу события выпученными глазами.
Наконец упыри, видимо осознав, что пора смываться, бросились в рассыпную, несмотря на угрозы и вопли Рауля. Он взвыл и попытался что-то сказать, но я швырнул в него обоих упырей, которых всё ещё держал за ноги. Они сшибли своего хозяина с крыши, и он с воплем рухнул куда-то по другую сторону здания.
Мелинда неподвижно стояла и смотрела на меня. Потом спустилась с крыши и с какой-то опаской подошла. Смотрела она на меня весьма испуганно.
- Надо найти лошадь, пока твой женишок не очухался.
- Лошадь там, в сарае позади трактира. Рауль как раз туда упал.
Я кивнул, потом взял у расположенного неподалёку колодца деревянное ведро и зачерпнул им грязи из самой большой лужи.
- Пошли.
Когда мы обошли трактир, Рауль кряхтя и ругаясь пытался встать на ноги. Я быстро подошёл и аккуратно вылил ему на голову всю грязь из ведра. От неожиданности он заорал и отпрыгнул.
- Учитывая, что ты у нас любитель невидимости, это уравняет шансы.
Он лихорадочно пытался обтереть липкую вонючую грязь с лица и глаз, при этом стараясь стать невидимым. Но налипшая на него грязь невидимой становиться никак не желала. Я спросил у Мелинды:
- Тебя сильно огорчит, если я его убью?
- Не сильно – она с яростью смотрела на Рауля – Можно сказать, вообще не огорчит.
- Ну ладно – я двинулся к упырю.
Он видимо решив оставить затею стать невидимым выхватил длинную тонкую шпагу и гнусно ухмыляясь встал в позицию фехтовальщика. Потом резко попытался ткнуть меня в грудь. Я уклонился. Рауль сделал шаг и нанёс рубящий удар в шею. Поднырнув под клинок я резко приблизился к нему почти вплотную и надел ему ведро на голову. После чего резко дёрнул за ручку ведра вниз, заставляя упыря согнуться, и сильно ударил локтем по спине сверху. Когда он упал на колени, я добавил ногой по почкам. Затем с силой наступил на клинок вырывая его у Рауля из рук. Надо отдать ему должное, Рауль был шустрым. Резко развернулся и быстро сдёрнул с головы ведро, закрывающее обзор. Как только он снял ведро, я воткнул серебряный кинжал ему в левый глаз. Рауль заорал и задымился. Потом вспыхнул. И в тот же момент, по всей деревне взвыли сгорая оставшиеся упыри, погибающие после смерти своего хозяина.
Когда всё кончилось, я вывел своего коня, усадил Мелинду позади себя, и мы уехали. Из окон со страхом выглядывали оставшиеся жители деревни, видимо ещё не до конца осознавшие, что жизнь то похоже налаживается. И только когда мы выехали из деревни, я громко выругался.
- Что такое? – спросила Мелинда, крепко прижимаясь ко мне. Даже слишком крепко.
- А ведь я так и не выяснил у него, что же тебе так нравится.
Она немного помолчала.
- Я тебе потом объясню, Жан – тихо сказала она – Думаю, что обязательно объясню.
- Обещаешь?
- Обещаю – ответила она каким-то странным голосом.
Серьёзно так ответила, почти торжественно. Что это с ней? А потом произошло то, чего я уж никак не ожидал. Совершенно неожиданно для себя, я спросил у неё:
- А хочешь, я познакомлю тебя со своими родителями? ......
Если ты заметил, что твое мнение совпадает с мнением большинства, это верный признак того, что пора меняться.
У меня дом, хозяйство, полный сарай дерьмоедов на продажу... Что ж — пропадать всему?
Аватара пользователя
Черный Ангел Ада
Инквизитор
 
Сообщения: 2433
Зарегистрирован: 15 Июнь Среда, 2005 15:50
Откуда: Обратная Сторона Реальности

Очиститель. Давид Бобров.

Сообщение Черный Ангел Ада 27 Апрель Воскресенье, 2008 14:22

Очиститель. Давид Бобров.

От сидевшего на месте впереди него бомжа несло отвратительным, гадким, выворачивающим нутро наизнанку духом, напоминающим ему запах гнилых кочанов капусты… Михаил терпел, проехав несколько остановок, но впереди предстоял длинный путь, и он не выдержал свалившегося на него испытания. На ближайшей же подходящей остановке молодой человек вышел из трамвая отдышаться. Осенний дождь хлестал косыми струями холодной воды, изливавшимися с хмурого неба, но здесь, снаружи, чувствовалась свежесть, и чистый воздух понемногу приводил его в себя. Трамвай ушел, а Миша укрылся от дождя под козырьком трамвайной остановки и размышлял. Хотя смрад исчез, голова уже болела, пульсируя в висках давящей болью. Отголоски кошмарного запаха все еще преследовали его воображение. Вот тварь! Почему от бомжа так воняло? Почему от них всех так воняет? Давно немытое тело? Пот, смешавшийся с запахом мочи и испражнений? Какая-нибудь зараза? Гноящаяся язва, лишай или еще какая гадость? Или воняет сама одежда бомжа, въевшая в себя мерзкий «букет» разнообразных запахов за долгие месяцы, а может, даже и годы?
Бомжи, клошары… С этими тварями надо что-то делать, думал Миша. Опустившиеся люди, смысл жизни которых низведен до уровня животного существования и ограничен простым выживанием. Этим созданиям необходимо только удовлетворение минимума потребностей: поесть, поспать, отправить естественные надобности. Иногда попрошайничать или собирать пустые бутылки, чтобы купить где-то спирт или водку. Выпить; когда приспичит, трахнуть такую же вонючую, опустившуюся подружку, как и он сам. Это же не люди, они даже хуже животных. Животные хоть следят за собой. Вести такую… такое получеловеческое-полуживотное существование… Ведь образ жизни бомжа не сопоставим с понятием человеческое достоинство. Что такое бомж? Изгои, парии, «неприкасаемые» – их всегда, во все времена презирали. А сколько заразы они переносят? Кто знает, какой набор болезней и инфекций носит с собой такой вот «гражданин»? Они появляются в общественных местах, ездят в общем транспорте, сидят и спят на лавочках в городских скверах, устраивают свои ночные пирушки и оргии на опустевших детских площадках.
Нет, от бомжей надо избавляться. Это нарыв, гной на теле общества, от которого следует незамедлительно излечиться. И как хирург удаляет из тела злокачественную опухоль, как бесстрастно ампутирует пораженную гангреной конечность, так же и общество должно избавиться от бомжей. Надо отстреливать, травить, уничтожать их точно так же, как поступают с бродячими животными. Их существование просто невыносимо. Пока ты не видишь этих созданий, не сталкиваешься с ними прямо, не чувствуешь их запах, не ощущаешь их уродства собственной шкурой – их как будто и нет. Ведь многие люди так и поступают. Закрывают глаза. Стараются просто не замечать бомжей, как если бы такого явления не существует. Как будто бомжи плод чей-то чудовищной выдумки, существа из плохого сна.
Их просто не должно быть в этом мире.

Миша зябко поежился на пронизывающем ветру. Он плохо переносил холод. Его скромных доходов пока еще не хватало на приобретение добротной осенней куртки. С первыми морозами Михаил менял свою старую потрепанную джинсовку на тяжелую зимнюю куртку, а в межсезонье спасался тем, что поддевал под джинсовую куртку толстый свитер с высоким горлом, пару водолазок, и футболку. Он был худ, его обветренное, постоянно недобритое лицо со студенческих времен приобрело едва уловимое, голодное, но упрямо-гордое выражение. Еще было в его облике нечто лошадиное. Когда Миша смеялся, то делал это громко, он именно ржал, запрокидывая голову, и обнажал в улыбке довольно крупные зубы, а его длинные светлые волосы, собранные в хвост на затылке, усиливали впечатление. Уже почти как год он работал по своей специальности – химиком-лаборантом при крупном промышленном предприятии, и получал нормальную по общим меркам зарплату. Однако после того, как хозяевам оплачивалась аренда снимаемого внаем флигеля, покупались продукты, погашался кредит за телефон и компьютер, на все остальное денег оставалось катастрофически мало. Да и те утекали от него, как вода сквозь пальцы. Сейчас Миша жил один. Друг, пополам с которым он снимал раньше квартиру, переехал жить к своей девушке, и Мише приходилось самому выплачивать полную цену за аренду флигеля.
Родившийся и выросший в маленьком городке, которые сейчас модно называть депрессивными, после окончания школы Миша приехал в областной центр, где поступил в институт на химический факультет. В силу некоторого природного раздолбайства звезд с неба Миша не хватал, однако талантов и интеллекта, чтобы держаться на плаву, не прилагая особенных усилий к процессу учебы и следованию правилам дисциплины, у него оказалось достаточно. Получив диплом, возвращаться в родные пенаты Миша не стал. Друзья, привычки, планы на будущее отныне были связаны для него с Городом, поэтому съехав из студенческого общежития, в поисках своего собственного места во взрослой жизни Миша часто менял места жительства и работы. Основным определяющим фактором для выбора профессии и жилья являлась финансовая сторона вопроса. Возможно, именно поэтому около полутора лет после получения высшего химического образования Михаил работал где угодно – и системным администратором в интернет-кафе, и продавцом в магазине, пока наконец не нашел подходящее место по своему профилю. Ту самую должность рядового химика-лаборанта. И возможность когда-нибудь вырасти хотя бы до уровня заведующего лабораторией.
Хорошим характером и уживчивостью Миша похвастаться не мог. Завязать длинные и серьезные отношения с противоположным полом ему пока не удавалось. Все проходило мимо, мимолетно, все было временно. У него были друзья, своя компания, люди, с которыми он находил полное взаимопонимание. Его вполне устраивал и тот факт, что среди его знакомых существовало много людей, относившихся к нему недоброжелательно, с насмешкой или даже с пренебрежением. Ведь колючий, подобно вечной щетине на своем вытянутом лице, язвительный Михей, как по кличке его называли в дружеской компании, всегда мог отвесить довольно злобную шутку или неприятную реплику по адресу собеседника. Понимал и принимал эту особенность его характера не каждый. Мише было на это, по большому счету, наплевать. Сам себя он устраивал таким, каков он есть, и подстраиваться под кого-либо не собирался.
Блуждающие мысли Миши вновь вернулись к бомжам. Как же они его раздражают… И ведь никому нет до них дела: ни милиции, ни городским властям, ни этим коммуникабельным новоявленным миссионерам, раздающим на улице пособия по обретению спасения души. Но ведь кто-то должен что-то делать? И если власти ничего не хотят предпринимать, то у граждан развязываются руки… У него стала вырисовываться идея. Опаздывая на встречу, и ожидая прихода следующего трамвая, Михаил наполнялся мрачной решимостью претворить свой план в жизнь. Ведь то, что он задумал, целиком в его силах и вполне осуществимо.
День принес свои заботы и хлопоты. В течение дня Миша уже успел забыть и о случайном столкновении с бомжем в трамвае, и о плане, спонтанно возникшем в его голове. Вечером, во время традиционной встречи с друзьями в баре «Rockers Zone», слушая веселые разговоры приятелей, азартно поглощавших пиво и закуску, и иногда вставляя в разговор свои обычные ехидные реплики, он неожиданно вспомнил собственный замысел. Он не мог ни с кем поделиться. Повод подвернулся совершенно случайно. Мамаша, Гвоздь, Штраус, Червяк, Деца, Кипелов – его друзья – как раз вышли на улицу, чтобы покурить во время перерыва в выступлении группы «Болты», которая отжигала сегодня в баре. Миша вышел вместе со всеми. В темной нише с торца здания, освещаемой одной тусклой лампочкой, где стояли два больших мусорных бака, копошились два бомжа, профессионально перерывая содержимое баков. Его подвыпившие приятели, заметив происходившие, принялись шумно подбадривать этих несчастных и даже подфутболили в их сторону парочку пустых пивных бутылок.
- На их месте я бы давно уже повесилась, или спрыгнула с моста в реку, - мрачно произнесла Деца, семнадцатилетняя девушка, присоединившаяся к их компании совсем недавно, - их жизнь еще более бессмысленна, чем наша.
Михаил искоса посмотрел на нее. Деца воображала из себя разочаровавшуюся в жизни «эмо»: одевалась только в темное, красила ногти в черный цвет, и казалось, пребывала в постоянной депрессии. Однажды Деца рассказала байку о том, что когда-то даже пыталась отравиться. Сейчас Миша не стал подтрунивать над девчонкой, а только заметил:
- Они никогда не сделают этого сами. Они – животные, Деца. Где ты видела животных, которые добровольно решаются на самоубийство? Это может сделать только человек. А они – не люди. Им просто надо помочь покинуть этот мир…
Миша достал из пачки новую сигарету и прикурил. Какой-то небольшой уголок сознания сверлил его беспокойным укором: эти люди просто не такие как все, им не повезло больше, чем остальным. Ритм жизни, огромное колесо цивилизации, вращающееся с бешенной скоростью, мощью своей центробежной силы просто выбросило их на обочину, а потом и вовсе сбросило со своей плоскости вниз. Среди бомжей есть нищие бродяги, лишившиеся собственного дома не по доброй воле, и просто вынужденные скитаться. Кого-то выгнали за алкоголизм родственники, кого-то обманули в квартирной афере, кого-то ограбили, отобрав деньги, документы, и отбив все что только можно, кто-то просто психически нездоров… Но другая половина сознания, холодная и расчетливая, возражала: разве они бродяги? Нет, никакие они не бродяги. В слове «бродяга» есть что-то романтическое, благородное. Нечто, зовущее к дороге, приключениям. Бомжи не бродяги. Бродяга кочует с места на место, из города в город, странствует по свету. Он все же человек, так как его жизнь – движение, и этим она приобретает наполненность, смысл, то, что делает ее человеческой. А бомжи, те которые остановились, осели на одном месте – отработанный материал. Человеческого в них не осталось ничего, одна только оболочка. Однажды прибившись к какому-то месту, они оседают здесь навсегда. А это уже финал их человеческой истории. За ним – только растительное существование до самой смерти.
- Ты предлагаешь убивать бомжей? – спросила его Деца после минутного молчания.
- Да, - просто ответил Михаил, - я предлагаю очищать от них города. Причем очищать самым радикальным методом – умерщвлением этого отребья. Бомжи – это зло. Те, кто будет очищать город от них, будут делать благо для остальных, нормальных жителей.
- Кто же будет это делать?
- Кто-то же должен? Сами собой бомжи не исчезнут. Не знаю…

Вернулся домой Миша один, около половины первого ночи. Завтра наступал понедельник, первый день рабочей недели. Раньше для молодого человека это была очередная серия из сериала о скучной работе в химлаборатории. Но теперь все изменилось. У него появилась цель, и Миша поймал себя на мысли, что завтрашний рабочий день он ожидает с некоторым нетерпением.
Он выпил газированной воды из холодильника, разделся, и, расстелив кровать, лег спать. Возбужденно роившиеся в его голове мысли долго не давали заснуть, но, в конце концов, Миша задремал. Он проснулся, когда ему показалось, будто что-то дотронулось до его плеча. Он открыл глаза и увидел в темноте прямоугольник слабого света на стене. Потом свет исчез, и Миша подумал, что ошибся. Михаил встал и включил верхний свет. На том месте, где ему привиделось прямоугольное пятно света, висела картинка, оставшаяся еще от прежних жильцов флигеля. Это была иконка какого-то святого. Миша подошел поближе, чтобы рассмотреть ее внимательнее. Губы святого на картинке шевельнулись, и седой старик произнес:
- Ты задумал угодное нам дело. Мы тебя поддержим. Ни о чем не беспокойся.
Миша отпрянул от стены. Изображение святого смотрело на него прежним, спокойным и благообразным взглядом. Больше ничего не происходило. Миша моргнул и дотронулся до иконки рукой. Ничего странного, обычная вещь. Но что же только что с ним произошло? Вечером он позволил себе только несколько затяжек травки – только из чувства солидарности… Неужели она продолжала действовать на организм?
Потом Михаил помнил только утро и свое пробуждение.
Едва дождавшись окончания рабочего дня, он просидел в лаборатории еще лишних полчаса, ожидая, пока последние задержавшиеся служащие разойдутся по своим домам. В лаборатории оставался только он один. У Миши был собственный ключ, и он замкнулся им изнутри. Ему предстояло синтезировать несколько ядов. Миша надел перчатки, защитную маску, включил вентиляцию и приступил к делу. Кое-что уже имелось готовым «к употреблению» прямо в лаборатории. Он начал с синильной кислоты. Никто не заметит исчезновения нескольких десятков лишних миллиграмм. Ему следовало быть осторожным в дозе. Бомж не должен был погибнуть от первого же глотка. Он растворил цианид в наполовину пустой бутылке с водкой, которую предусмотрительно принес с собой из дома, и очень осторожно взболтнул. Потом аккуратно, но очень плотно закрыл пробку и положил бутылку в пакет. Затем наступила очередь цианистого натрия. Кристаллы смертоносного порошка ушли вглубь недоеденного хотдога, который Миша покупал сегодня на обеденном перерыве. Предстояло еще придумать, куда завернуть этот «сюрприз» - чтобы до него раньше бомжей не добрались бродячие животные. Пока что он положил хотдог в отдельный целлофановый пакет. А теперь очередь задачи посложнее – следовало выделить в чистом виде атропин. Михаил вывалил из своего рюкзака, с которым ходил на работу, купленные по дороге в нескольких аптеках препараты: раствор атропина в ампулах, скополамин, астматол, глазные капли, метацин, некоторые другие лекарства. Миша работал до десяти часов вечера…
Следующим утром несколько первых смертельных «подарков» лежало в разных мусорных баках по пути следования Миши на работу. Отравленные ядом продукты, алкоголь, отделенные друг от друга в нескольких мусорных пакетах, перемешанные и спрятанные среди обычного мусора. То, что молодой человек выносил свой мусор в перчатках, никого не должно было удивлять – ведь поздняя осень, холодно…
А в свой обеденный перерыв Миша выпросился у начальника на двухчасовую отлучку по личным делам. Мише не сиделось на работе. Ему хотелось посмотреть самому, проверить, удался ли его план, прошло ли все сделанное им успешно. Он поехал посетить те места, где он расставил свои ловушки…

Труп бомжа лежал на завалившемся столбе метрах в двадцати от трамвайной остановки. Проходившие мимо люди гадливо обходили мертвое тело стороной, косясь в его сторону взглядами, в которых перемешивалось брезгливость, удивление и скрытое раздражение. Однако пройти мимо, на расстоянии, представлялось несколько неудобным. Столб был перекинут через огромную грязную лужу. Его бросили сюда строители в виде компенсации за грязь, которую развели вокруг возводящегося неподалеку объекта культуры. С точки зрения Миши, труп лежал на фоне метрового забора, отделявшей участок стройки огромного, кричаще претенциозного здания нового развлекательного центра, который возводили на этом месте. Здесь намеревались сделать подземный паркинг, бассейн, солярий, косметический салон, боулинг на два десятка дорожек, бильярдную, игровые залы, ресторан и казино. Труп нищего бомжа на фоне этой роскоши смотрелся особенно гротескно.
Было около двенадцати часов дня. Со школы, находившейся метрах в двухстах от дороги, потянулись домой первые школьники. Подход к трамвайной остановке пролегал как раз через это место. Тех детей, кто помладше, сопровождали заботливые мамаши или бабушки, а кто постарше, шли к остановке самостоятельно или небольшими компаниями. Бомж лежал там, где застала его смерть, уже несколько часов, набухая под каплями мелкого дождя, в позе, напоминающей пытающегося согреться человека. Разыгравшаяся фантазия вполне могла принять его и за утопленника, недавно вытащенного из-под воды, настолько раздутым и уродливым казалось его тело, обернутое грязным тряпьем, когда-то являвшимся одеждой. Угадывались огромные, сплюснутые гармошкой сапоги, серое дырявое пальто, а под ним – спортивная куртка с полосками «а-ля адидас».
Миша покрутился неподалеку еще пятнадцать минут и был вознагражден тем, что увидел развязку этой маленькой никчемной истории жизни. Около тела появился милицейский патруль, потом подъехала машина спецперевозки. Естественно, никто особенно не торопился. Тело погрузили на носилки, закрыли чем-то похожим на большой черный полиэтиленовый мешок (такими вывозят мусор коммунальщики) и внесли в машину.
Сквозь небольшие разрывы в облаках выглядывало солнце – редкий осенний гость в Городе. Незнакомое до этого момента чувство удовлетворения и гармонии с самим собой переполняло все существо Миши – вот она, его миссия в этом сером мирке! Люди годами ищут свое истинное предназначение, никчемно прожигая жизнь, а он сможет реально сделать мир лучше, чище, добрее! Улыбаясь своим мыслям, Миша торопливо удалялся от места трагедии, впереди было много, очень много дел…
Если ты заметил, что твое мнение совпадает с мнением большинства, это верный признак того, что пора меняться.
У меня дом, хозяйство, полный сарай дерьмоедов на продажу... Что ж — пропадать всему?
Аватара пользователя
Черный Ангел Ада
Инквизитор
 
Сообщения: 2433
Зарегистрирован: 15 Июнь Среда, 2005 15:50
Откуда: Обратная Сторона Реальности

Метаморфоза.

Сообщение AntropoCompus 27 Апрель Воскресенье, 2008 14:53

Это повествование больше является пояснительной запиской к моей "балладе о выборе", которую почему-то не все правильно поняли. Баллада располагается тут, если кто ещё не читал: viewtopic.php?p=1064599#1064599

Метаморфоза.

Пролог.

Корабль равномерно раскачивался вверх-вниз, и мой желудок качался в такт. День определённо не задался. Корабль! Это нужно иметь наглость! Меня, командора Ночных Волков, отправить в бой на КОРАБЛЕ! Да я уже и забыл, что такой корабль! Какого чёрта мне запретили перемещаться с помощью портала?! Да и кто? Кто запретил? Эта жалкая крыса, Кнут! Да если бы он не был канцлером, я бы вырвал у него хребет и самому себе сделал бы замечательный кнут! Как Мастер может доверять ему такую власть?! Это ничтожество скоро развалит всю Империю! Это же надо! Я – старший командор – должен плыть на место назначения на корабле, с этим недоумком Баккинсом! Тысяча чертей! Если этот болван ещё раз крутанёт руль не в ту сторону, и у меня разольётся вино – по палубе разольётся его кровь! И мне плевать, что он – адмирал Южного Пролива. Чёрта с два! А кто его адмиралом-то сделал?! Кнут! Ох, не к добру всё это… В вассальных герцогствах начались волнения, а на службе из старой гвардии остался я, Гармил да Танус. Если волнения перерастут в нечто большее, Кнут первый, кто поднимет флаг революции, булат ему в глотку! И даже Мастер нас не спасёт.

Резкий крен на правый борт. Гром и молния! Вино таки опрокинулось мне на рубашку! Я рассвирепел. Волосы загорелись, и я еле сдержался, чтобы не «превратиться». Посидев минуту, я взял свой клеймор, лежащий рядом, и поднялся на палубу.

Этот пёс меня поцарапал! Он поцарапал меня, бастард ему в глотку! Впрочем, рыбам от него мало что осталось… За сегодня он уже… Я сбился со счёта. Сначала наш отряд атаковали повстанцы, палаш им в глотку! Эти жалкие людишки ещё на что-то надеются! Впрочем, хуже они делают только себе: если бы не их жалкие потуги, карательный отряд под моим командованием не плыл бы сейчас к их берегам. Мы перебили всех. Ох, это было забавно! Давно я так не веселился! Их разорванные тушки до сих пор висят на обгоревших деревьях! Правильно! Этот сброд нужно усмирять огнём и мечём! А если не успокоятся – уничтожать. Затем на нас напали грифоны, шут их подери! Эти жалкие куры даже перья себе почистить не в состоянии! Ох, доберётся до них Мастер. Держу пари, их жалкий «альянс» не выстоит и полгода… Впрочем, провизия у нас уже заканчивалась и грифоны пришлись очень кстати. Жестковаты, но всё-же лучше чем мантикоры… По пути нам попалась деревенька, и мои воины славно позабавились с тамошними жителями! Пока я смывал с себя кровь, они пополняли запасы. И вот, мы оказались в порту. Ну и зачуханное же это местечко, плеть им в глотку! Ещё этот Баккинс… О, я уже вижу, как рассвирепеет Кнут, когда узнает об этом…

Но, сейчас нужно думать не о другом. Через несколько часов моя эскадра высаживается на острове повстанцев, а я ещё даже не разработал план действий. Большой промах для командора… Впрочем, что там разрабатывать? Старуха-королева уже несколько лет не платит нам дань. Разведчики донесли, что на острове готовится невиданная армия. Мильён чертей! Мои славные головорезы разнесут их в пух и прах! А потом… А потом я соберу дань. Сторицей они отплатят за неповиновение… С ужасной улыбкой на лице я стал натирать свой клеймор.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Прибыли мы гораздо позже, чем я думал – на море разыгрался шторм. Я не моряк, но, будь я проклят, если бы они выжили в этом водяном аду без меня! Это был не просто шторм. Старуха каким-то образом пыталась влиять на прибрежные воды! И ей, чёрт бы её подрал, это удалось! Мне пришлось нырнуть в бушующую воду и перерубить глотки дюжине каких-то водяных тварей, прежде чем мы смогли плыть дальше. Старуха-старухой, а на флагманский корабль наносил руны сам Мастер…

В буре мы потеряли двадцать кораблей. Пересчитывая солдат на берегу я расхохотался… Даже если бы мы потеряли втрое больше, я бы сломал их сопротивление без оружия! Голыми руками! Страшную силу несёт в себе разъярённый Ночной Волк… По уставу мне нужно было произнести торжественную речь. Я открыл было рот, и в то же мгновение на нас обрушился рой стрел. Прежде чем я успел создать защитный шар, много солдат попадали замертво. Ждём. Ещё ждём. Ещё… Да! Артиллеристы под командованием Гармила поджарили прибрежные холмы, как шашлык! Стрелу им меж глаз! Обстрел со стороны гор тут-же прекратился. А вот Гармил ещё немного позабавился. Для верности я не стал убирать шар, пока он не сойдёт с корабля.
- Ну что? Мухи решили по охотиться на слонов? – Гармил расплылся в улыбке.
- Точно, - ответил я.
- Что дальше?
- А дальше ничего. Мы ждём Тануса.
- Он выдержит шторм?
- Надеюсь. Впрочем, за Тануса я не волнуюсь – хитрый жук откуда угодно вылезет.
- А план у тебя какой-то есть?
- Есть распоряжение Мастера: уничтожить половину населения, половину выживших взять в плен.
- Старуха?
- Старуху убить.
- Беру это на себя, - Гармил заулыбался.
- Беру это на себя, - сказал я тоном, не терпящим пререканий.

Мы разбили лагерь. Через несколько часов на горизонте показалась армада Тануса. Странно, но за это время чёртовы людишки атаковали нас всего один раз! Мне даже удалось взять одного их лучника в плен, но тот от страху умер, когда я начал его допрашивать. Ещё через час Танус сошёл по трапу. Следом за ним спустился адмирал Дмил.
- Здорово, чертяга! – заорал Танус через весь пляж.
- Младший командор Танус! В военное время приказываю обращаться только по званию, чёрт бы тебя побрал!
- Есть, сыр! – сказал он и захохотал… Вены у меня на висках опасно запульсировали. Дальнейшие разбирательства прервал Дмил.
- Ох, и коварные же тут воды! Мы потеряли чуть ли не половину флотилии. Какие-то странные твари топили корабль за кораблём!
- Я в курсе. Благодарю вас, адмирал, на этом ваша задача оканчивается. Вы можете отправляться на борт.
- Но канцлер приказывал мне командовать правым крылом отряда!
- Канцлера здесь нет. Здесь я и канцлер, и король, и Император. И я…
- Не слишком ли много на себя берёшь? – раздался знакомый голос. Из тени пальмы вынырнул не кто иной, как Кнут, - Прям таки и Император? Что ж, Мастеру будет интересно это услышать, - тихо, в своём стиле, сказал он и ядовито улыбнулся.
- Батеньки… Сам Кнут пожаловал… А где же пряник? – парировал я .
Лицо канцлера исказила злобная гримаса.
- Не сметь! – заорал он и забрызгал слюной всех, кто стоял рядом. – Стража!
- Стража? – я усмехнулся, - Стража! Ау! Стра-а-ажа-а-а! Вы где? – я поковырял песок носком сапога, - Может, вы тут? – я взял дорожную суму Тануса и заглянул туда, - Стража! Вы тут? Ну, где же вы? Нету что-то стражи, Кнут. СДЕСЬ у тебя нет стражи.
- Ты полагаешь? – спросил немного успокоившийся канцлер. – Быть-может, мне стоит связаться с Мастером? – он полез в свою сумку, видимо, за Костьми Связи. Тут в разговор вмешался Гармил.
- Кнут! Поверь. Тебе не стоит связываться с Мастером. Хотя бы потому, что Мастер не знает о том, что ты не выдал нам карты, и мы искали эту страну по звёздам. Мало того, в прибрежных водах мы потеряли половину армады. Я могу это рассказать Мастеру, - тихо и просто говорил Гармил. Кнут изменился в лице.
- Что ж. Пожалуй, я не буду с ним связываться, - сказал он и спрятал сумку. – Но левое крыло переходит под моё командование! – вдруг заорал он.
- Подавись. Я беру ударный корпус и сегодня же ночью мы уходим в горы.
- Здесь главнокомандующий не ты!
- Я командор. И Я поведу ударный корпус. А ты можешь оставаться со своим крылом здесь и хоть неделю на пролёт общаться с Мастером. Мне плевать, - на этих словах Кнут опять полез в сумку.
- Но дань можешь забрать себе, - внезапно сказал Танус.
- Что?! – вскричал я, - Чёрта с два!
- Я согласен, - канцлер снова спрятал сумку, - Дань собираю я.
Я хотел возразить, но Гармил всем весом наступил мне на ногу. Очень больно, когда гармилоподобные люди наступают на ноги.
- Хорошо, - быстро сказал я. Кнут удалился.
Я заорал:
- Какого чёрта, Танус?!
- Воллубилис… - ответил Гармил. – Кнут – дрянь. Он тварь, слизняк. Но, во имя богов, не стоит с ним ссориться. Ведь Мастер, ему почему-то доверяет.
Я задумался… Почему Мастер так к нему относится… Странно…
- Он прав, Вол… - не стоит.
- Ладно, чертяги! Забыли! Готовим войска и повеселимся сегодня ночью!
- Во имя Мастера!
- Во имя Империи! – разлилось по побережью.

Я бы мог долго рассказывать о нашей битве – не зря же я командор. Но я ограничусь парой слов. Армии людишек были многочисленны. Более того, их было раз в десять больше нас. Но мы выиграли битву. Мы захватили остров. На этом описание битвы заканчивается, так особо и не начавшись, потому что гораздо более волнует меня другой вопрос. Когда я сносил сотую по счёту голову, когда кровь стекала по мне водопадом, на крепостной башне я увидел её. Рыжеволосая бестия разила из лука с волшебной точностью. Солдаты вокруг меня падали один за другим, она убивала одного за другим. Наши взгляды пересеклись. Я её уже видел. Королева. Нет… Да… Нет. Она была безумно на неё похожа, но… Это была её дочь. Ещё более прекрасная, чем мать. Она выстрелила. Стрела попала мне в сердце. Я упал.

Очнулся я, насколько я понял, через несколько дней. Танус сидел рядом с кроватью.
- Где я?
- На острове, - улыбаясь ответил он, - Мы победили. Гармил вынес тебя с поля боя.
- Ещё никогда меня не ранили в сердце. Я думал, я не жилец.
- Но ты ведь и не человек, - подмигнул он мне, - Мне стоило немало усилий вернуть тебя с того света.
- Где дочь королевы?
- Королеву убили.
- Я спрашиваю, где дочь королевы.
- Дочь?
- Да. Где она?
- Её увёл Кнут. Я хотел ему помешать, но он сказал, что это приказ Мастера. А ты тогда ещё был без сознания. Прости.
- Где Гармил?
- Он отправился вместе с Кнутом, чтобы присмотреть за ним.
- Спасибо, что вытащил меня, старина. Нам остался последний рейд.
- Даже не думай. Тебя ранили в сердце.
- Но я ведь и не человек, не так ли? Дай мне, пожалуйста, Кости.
Он с недоверием посмотрел на меня. Потом протянул мешочек. Я достал тринадцатигранные кости. Танус спросил:
- Ты свяжешься с Кнутом?
- С Мастером.
- Ты сошёл с ума.
- Тан… У него Ланна – дочь королевы.
- И что?
- Тан… Я должен её спасти.
- Тысяча чертей! Ты обезумел!
- Нет. Я спасу её, даже если мне придется убить Мастера.
- Да он одним взглядом сотрёт тебя в порошок!
- Один вопрос, один ответ. Ты со мной?
- Да.

Я взял кости в руку и представил лицо Мастера. Затем я отпустил Кости и они повисли в воздухе. Одна из них испустила расширяющийся луч света. Передо мной появилось лицо Мастера.
- Воллубилис! Командор! Впрочем, я полагаю, вы уже повышены в звании! Думаю, через неделю вы будете награждены Амулетом Героя Ордена! По рассказам очевидцев, вы сражались как лев, нет… Как стая крылатых львов, будь я проклят!
- Благодарю вас, Мастер, это большая честь для меня.
- Ты что-то хотел?
- Да. Ланна. Полагаю, я имею право требовать её в качестве дани? По этому поводу у нас возник конфликт с канц…
- Да-да-да… Ланна. Воллубилис, конфликт у тебя возник вовсе не с канцлером Кнутом. Да и не конфликт это вовсе! Дело в том, что Ланна сейчас находится в моих покоях. Кстати, забыл сказать! В качестве награды за блестяще проведённые тобой боевые действия, в дань ты можешь взять себе весь этот вшивый городок! Я назначу тебя Наместником! Каково, а? – Танус, стоявший справа от меня, покачал головой…
- Великий Приор Ордена Сумрака! Император! Я не хочу быть Наместником. Мне не нужна никакая дань. Мне нужна Ланна.
При этих словах лицо Мастера изменилось. Глаза из абсолютно чёрных превратились в прыгающие языки пламени. По моей голове разлилась боль. Он начал говорить. Чёрным, загробным голосом.
- Командор. Не стоит злоупотреблять моей щедростью. Ланна принадлежит мне. Её душа останется моей навеки. Если вы имеете ещё какие-нибудь претензии – предъявляйте их канцлеру. В письменном виде. До свидания, Командор.
Связь прервалась. А боль, пульсирующая в висках так и осталась.
- Доволен? – спросил Танус.
Я не ответил и снова взял кости. Передо мной появилось лицо Гармила.
- Вол! Я пытался его остановить! Но этот чёрт переместился прямо в Замок Сумрака!
- Гармил. Остановись. Я уже всё знаю. Спасибо, что спас меня дружище. Сегодня мы с Танусом отправляемся в рейд. В последний рейд. Ты с нами? – на этих словах Гармил прищурил глаза.
- Рейд на кого?
- Рейд за Ланной, - глаза Гармила расширились.
- Ты спятил?! Ланна у Мастера!
- Я только что говорил с ним. Я как нельзя лучше знаю, что Ланна у него. И отдавать он её никому не собирается. Поэтому мы и идём в рейд. Ты с нами?
Гармил задумался. Он помолчал несколько минут, а потом сказал:
- Мастер нам не по зубам. Прости, друг, я пас, - он прервал контакт.
- Ничего, ДРУГ. Я тебя прощаю.
Таннус сказал:
- Если честно, я и не сомневался, что Гармил откажется. Нам чертовски не повезло. Гармил – начальник охраны Замка Сумрака. Если мы пойдём на пролом, он может встать у нас на пути.
- Ты по-прежнему со мной, Танус?
- Я своих решений не меняю.
- Тогда никакой Гармил нам не препятствие. Готовимся к рейду.

Через час я был в городе. Идти было безумно больно – каждый шаг наконечником стрелы отдавался в сердце. Я осматривал руины. Город сравняли с землёй. Эта картина была пострашнее Ночи Смерти, когда чума уничтожила целую столицу. Тогда не было видно земли из-за трупов. Сейчас не было видно неба из за мух. В городе оставили небольшой гарнизон, а основная часть войск уже отплыла. Я подошёл к заставе.
- Здравья желаю, Командор! – отрапортовал какой-то солдат.
- Всех выживших собери возле вон того холма. Чтобы через час все были там.
- Но казнь же уже была вчера!
Моё сердце больно дёрнулось и я схватился за него. Лицо исказила гримаса боли.
- Казни не будет. Я готовлю ополчение.
- Ополчение? Из побеждённых? Против кого?
- Не слишком ли много вопросов, рядовой?
- Есть, сэр! Будет исполнено! – крикнул солдат и убежал.

Через сорок минут возле большого холма собрались все, кто выжил в ужасной резне. Было больно смотреть на их убитые скорбью лица. Боль отдавалсь в сердце. На меня смотрели тысячи пар глаз, наполненных ненавистью. Несколько дней назад я безжалостно уничтожил сотни их отцов, сыновей, братьев.

- Слушайте меня! Слушайте, оставшиеся в живых! Я – ваш враг. Вчера я убил сотни ваших родственников, друзей. В ненавидите меня, вы исполнены лютой злобой. Сегодня я прошу вас помощи. Нет! Не я прошу вас помощи! Ваша государыня в беде! Ланну взял в плен Мастер Ордена Сумрака, - среди толпы люди взволнованно перешёптывались. – Я отправляюсь в рейд на Сумрачный Замок. Завтра умрёт Мастер или умру я! Но я сделаю всё, чтобы освободить Ланну! Вы со мной?!
Какой-то смельчак из толпы выкрикнул:
- Демон! Ты безжалостно убил её мать! К чему тебе спасать дочь!
- Я должен её спасти.
- Чушь! Такое отродье, как ты не может испытывать чувство долга!
- Такое отродье, как я может многое… - шепотом сказал я и потупил глаза. – Какое вам дело до сил, движущих мною? Разве вы не хотите спасти свою королеву? Разве вы не хотите отдать жизнь за неё?
- С какой стати? Её мать отдавала тысячи наших жителей вашему властелину! Зачем теперь спасать её дочь?
- Она отдавала тысячи душ, чтобы спасти миллионы.
Толпа задумчиво замолчала.
- Вы со мной?! – повторил я
- Да! Да! – кое-где одиноко прозвучало в толпе.
- Отдайте жизнь за свою королеву! Умрите, как герои! Ваши имена навеки запечатлеет история, ибо вы не предали свою честь!
- Да! – закричала вся толпа.
- Слушайте меня! Немедленно подготовьте снаряжение – сегодня вечером мы вступаем. В гарнизоне, на заставах вам выдадут оружие и амулеты. Хватит не всем, но это лучше, чем ничего. Заберите оружие умерших. Соберите всё, что можете. Соберите провизию. Завтра мы встретимся с Мастером лицом к лицу.

Я сидел в своей комнате и натирал клеймор.
- Вол.. А ведь завтра мы умрём.
- Мы не умрём, Танус. Мы бессмертны.
- Чушь. Мастер заберёт наши души.
- «Ничто не вечно под луной».
- Где-то я это уже слышал…
- Эти слова выгравированы на центральных воротах этого города.
- Да… Как ты собираешься убить Мастера? Он маг, каких ещё не видел мир.
- Он не один такой.
- Триллеан?
- Да. Если Мастер кого-то и боялся, то только её.
- Она же тебя ненавидит. Даже если ты доберёшься до неё, через земли Альянса, она тебя уничтожит.
- Во-первых, добираться я буду до неё через Кости, а не через земли Альянса. Во-вторых, когда она узнает о моих намерениях, она мне поможет.
- Будем надеяться.
- Проинструктируй ополчение и солдат Империи. Эти полки преданны мне, думаю, они нам помогут.

Танус вышел. Я взял в руки кости. Отсутствовал я целую ночь.

- Всё-таки, она тебя ненавидит, - сказал наутро Танус, глядя на глубокий шрам на моём лице. Как всё произошло?
- Потом расскажу, - хмуро сказал я.
- Мы остались без помощи?

Я промолчал.

Ополчение было слабым. После всех армий, которыми я командовал, мне было как-то не по себе. Ведь я знал, что может противопоставить нам Гармил… Я произнёс напутственные слова и мы под чёрными парусами отправились к Сумрачной Долине. Пусть там думают, что это возвращаются герои войны. Пусть там думают, что на флагманском корабле я. Это внесёт некоторую неожиданность в наш суицидальный рейд. Танус справится. Ему не раз приходилось командовать, как флотилиями, так и сухопутными войсками. Он должен будет достать подкрепление в Южном Царстве. Надеюсь, ему там не откажут. Он будет атаковать с южной стороны. Гармил не страдал недостатком ума, но он не сможет даже подумать, что я заручился поддержкой Альянса. Бьюсь об заклад, что все ударные батальоны он противопоставит армиям Тануса. В это время Восточную Стену уже будут сносить легионы армий Альянса. Ради этого стоило получить шрам. Я же буду атаковать с запада. Именно в этом регионе волнения приобрели самый агрессивный формат. До меня давно дошёл слух, что повстанцы подготовили немалые силы в Западных Горах, но всё не хватало времени навести там порядок. Вот так. Я думал, что армии революции возглавит Кнут. Теперь я понял, почему Мастер доверял именно ему.
Я не буду подробно описывать каждую битву. Скажу только главное: всё прошло по намеченному мною плану. Что ни говори, а я просто непревзойдённы стратег. Танус атаковал с моря. Гармил лично встречал, как он думал, собственный флот. Незадача: Гармила снял Танус точным ударом из лука. Танус был непревзойдённым стрелком. Командование взял на себя Кнут. Этот таракан даже собаку свою выдрессировать не смог, не то что армиями командовать. Однако, численное превосходство оставалось за ним. Недолго. С востока атаковали легионы Триллеан. Как мне потом рассказывали, Стена была разрушена до основания. Я с благодарностью прикоснулся к шраму. Но тут за дело взялся сам Мастер. Он с лёгкостью снёс изрядно уменьшившуюся армию Таннуса. Благо, сам Таннус сумел переместиться в безопасное место в самый последний момент. Мастер взялся за Триллеан. Хотя, неизвестно, кто за кого взялся. После атаки Таннуса силы Сумрачного Города были подорваны, и всё таки армии Мастера были сильнее. Недолго. С запада атаковал я. Если честно, я и не надеялся на силы западных повстанцев. Я их недооценивал. А зря. Мне стоило много сил, чтобы убедить их выступить со мной. Я потратил всё своё ораторское умение – в конце-концов, их королеву не похищал Мастер, мотивация была менее сильной. С другой стороны, они были повстанцами. Атака Империи была их целью. Одним словом, я возглавил их армии. Всё таки, я непревзойдённый тактик. Западная Стена была снесена до основания. Вот этого Мастер точно не ожидал. Я застал его врасплох. Однако, не всё так радужно, как кажется. Мастер на то и Мастер, чтобы не давать подмастерьям выбраться наверх. Впрочем, у меня был шедевр. В исконном значении этого слова.

Я добрался до него. Пришлось нелегко. Я выстоял. На мне была мощная защита. За такую защиту я готов носить шрамы по всему телу. Не буду томить: я убил Мастера. В бою я потерял руку и глаз. И всё-равно, это оказалось легче, чем я думал. Добро должно победить зло. Но добро ли я? Мастера я убил, но он успел убить Ланну. Я так и не спас её. В последний момент я хотел отправиться за ней вслед, но меня остановила Триллеан.
- Ты выполнил миссию. Ты спас её.
- Она погибла.
- Она жива. Она свободна.

--------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Эпилог.

Империя Сумрака пала. Все её вассальные герцогства получили свободу. Я стал королём острова-города, который сам же и брал когда-то ужасным штурмом. Моей королевой стала Триллиан. А тёртый калач Танус стал регентом. Ланна получила свободу, которую у неё отнял Мастер и частично – её мать.

Такой вот счастливый конец не совсем счастливой истории.
AntropoCompus

 
Сообщения: 7170
Зарегистрирован: 26 Июнь Понедельник, 2006 11:11

Город праведных. Скромный Очевидец.

Сообщение Черный Ангел Ада 27 Апрель Воскресенье, 2008 17:01

Город праведных. Скромный Очевидец.

Вместо предисловия
Здравствуйте господа, надесь вас не испугает объем. Маленькая просьба. В связи со срочностью "дописывания" и нескромным объемом рассказ практически не проходил вычитки. Буду весьма рад упоминаниям о любых замеченных неостатках и промахах.

Город праведных

В небо, светлая вера
Нам нужна, когда тьма смотрит в глаза,
Ветер зерна посеет,
Что взойдут на границе зла и добра.
Маврик «Добро. Зло»

Грехи людей пересчитать ты так усердно рвешься?
С своих начни, и до чужих едва ли доберешься.
Фр. Рюккерт

- Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе, - Марк-Декард стоял на коленях и истово молился.
Он пытался отрешиться от мирского, гнал мысли из головы. Не думать! Не думать! Но те настырно лезли. Мысли, образы, воспоминания…

- Сжечь еретика! Сжечь! Сжечь! – слышались вопли толпы.
Кукла, привязанная к столбу, немо открывала рот. Он что-то кричал, но на фоне воплей толпы его голос был не слышен, сколько он не старался.
Серая толпа. Пыльные одежды, глаза людей и даже пламень факелов казался Марку бесцветным. Вот вышел епископ в белом, нет, сером литургическом одеянии, воздел руки в просящем и властном жесте, расставив их в стороны, словно обымая толпу. И люд смолк.
В образовавшейся тишине слышался стук капель приближающегося дождя, рев ветра и раскаты еще удаленного грома. Но еще отчетливее в уши врезались вопли пленника:
- Я не виновен!!! Невиновен!!! Я верую! Верую!
Но неведомым образом тихий голос епископа перекричал обреченного и разнесся над толпой.
- Не судите, да не судимы будете, гласит писание и кто мы такие, что б вершить суд Божий?!
По толпе пронесся недоуменный шепот.
- Разве мы звери, и не возлюбили ближнего? Разве попираем мы заветы Божьи и окропляем руки кровью? Да, этот человек еретик, и имеются немалые тому свидетельства, но имеем ли мы право судить его? Богу - божье, цезарю - цезарево. Пусть длань Господня решит судьбу этого человека. Помолимся…
Толпа беззвучно опустилась на колени в грязь и над площадью зазвучали слова молитвы. Декард и братья, вдохновленные словами епископа Луки, стискивали ладони в коленопреклоненной позе и молили Господа покарать грешника. И это было единственно правильным, и грянул гром. Вопли привязанного застряли у него в горле.
Яркая вспышка молнии, подобно сверкающему мечу, несущему кару, ударила в столб в недоумении молчавшего пленника. Наверняка он даже не успел понять, что произошло.
За секунду все было окончено.

- Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; - губы Марка-Декарда повторяли с детства заученные слова, к которым возвращается всякий, когда горе или отчаяние скрывают все остальное. И в голову приходил образ другой молитвы.

Марк-Декард любил молиться с паствой. Ему всегда нравилось, как вера преображает людей, одухотворяет. Делает добрее, честнее, чище… Нравилось, как стелется шепот в тусклом пламене свечей, вдоль серых стен над склоненными головами.
Вот и сейчас он собирался опустится на колени, вместе со всеми, когда заметил среди прихожан слепого. Старый Логин, он молился, молился истово, с верой и страстью истинного клирика, наверное, он был не так стар, но на голове его осталось больше соли, чем перца, а глубокие морщины избороздили лицо. В ту секунду Декарду очень захотелось разделить его духовную трапезу, его жажда веры на секунду даже представилась физиологической потребностью. Он преклонил колени рядом со слепцом и взял ладони этого человека в свои.
«…О божественный учитель пошли мне дар прозренья
Дабы не искать поддержки, а поддерживать,
Вразумлять не в гордыне, а в смирении духа,
И не столько хотеть быть понятым как понимать,
Не стремится быть любимым, а любить…»
Над людьми затрепетали слова молитвы. Слова ли? Или нечто большее. Марк всегда знал, что это не просто так, что все имеет тайный смысл и значение, хотя важны не слова и вера. И сейчас он ни секунды не сомневался, что что-то должно произойти. И что-то произошло. Не было ни грома, ни молний, ни слепительного света, просто в один миг бельма исчезли с глаз незрячего, стекли с них грязными слезами. Улыбка прорезала морщины на лице Логина. В этот момент Марк неожиданно для себя подумал, что давно не видел свою мать.

Высокие своды собора. Марк всегда чувствовал некий подъем, когда входил в эти высокие, казалось бы, бесконечные, от того, что потолок утопал в полумраке, стены.
Епископ ждал его.
- Ваше преосвященство, - почтительно произнес Марк и, опустившись на одно колено, поцеловал старику руку.
- Подымись, брат, - ответил Владыка, и на морщинистом лице нарисовалась улыбка. – Мне доставляют удовольствие наши беседы, пройдемся.
Хотя Марку не хотелось покидать умиротворяющие стены храма, он последовал за епископом во внутренний сад. Зеленые листья казались покрытыми пылью, почти серыми. Декард потер один из них между пальцами.
- Удивительно, - произнес епископ.
- Простите, владыка? – спросил Марк.
- Этот мир удивителен, не устаю поражаться величию Господа. Он создал все это. Иногда само существование кажется мне парадоксальным, невозможным. Как может вообще существовать нечто. И это прекрасно, но что тебя беспокоит, сын мой?
- Тот человек, вчера на площади… - начал Декард.
- Продолжай, - кивнул Лука.
- Он погиб! Бог покарал его. Мы молились… Многие хотели его смерти… Я не…
- Ты в растерянности, брат, - серые, выцветшие глаза старого епископа смотрели с пониманием. В вере заключена великая сила, Марк. И в твоей вере тоже, в твоей особенно.
- Этот человек пришел к нам с мечем, ты помнишь, как он появился в храме? – неожиданно вспомнил епископ. - Он пришел со своими людьми. Он пришел в наш тихий мирный богобоязненный город, пришел убивать и грабить. Он ворвался в храм, он занес меч и ты был там, но Господь спас нас, мы молились, и он покарал волков и защитил агнцев. «Как пастырь Он будет пасти стадо Свое». Других он сразу отправил на суд свой и одного, того, что привел за собой грешников, он поразил величием и гневом своим.
- Но ведь он раскаялся! Как раскаявшийся разбойник, один из повешенных злодеев. Он кричал что верует. «Помяни меня. Господи, - кричит он, - когда приидешь в Царствие Твое" – воскликнул Марк.
- Он осквернил уста свои ложью, не будь столь наивен, брат, - смиренно отвечал епископ. - Но если все же он раскаялся, Всемилостивый призвал его к себе в царствие небесное. Ты молод и наивен брат Декард. Но это недостаток, который быстро проходит.
- Но я… мы хотели его смерти, желали этого, возможно наши молитвы… Не потому ли… - сказал было Марк, и умолк на полуслове, испугавшись собственных мыслей.
- Человек слаб и то был момент слабости, - ответил Лука.- Но ведь нам дана сила бороться с искушениями. Нет ни на ком вины в смерти того человека, он сам выбрал свой путь, и сам по нему шел. И этот путь привел его туда, где он есть.
- Я понимаю… Но почему Господь карает грешников, защищая праведных, но то же не позволительно человеку? - запальчиво и задумчиво проговорил Декард.
- Ибо неисповедимы пути Его. И иной грешник будет помилован ради промысла Его.
- Я понимаю…

Марк шел по городу, не особо смотря по сторонам, он чаще поглядывал под ноги, стараясь не заляпать сутану грязью, чем на тусклую еще не начинавшую желтеть, но по-осеннему вялую листву деревьев, серые каменные стены, уродливые статуи и барельефы; он ненавидел грязь, знал, что это неправильно, но ненавидел. Не смотрел и на суетящихся людей, глухо закутанных в серые, бесцветные одежды, замрызганые по случаю погоды грязью, не смотрел на свинцовые облака и проглядывающееся сквозь них, едва видимое бледное солнце.
Моросил мелкий дождь и жидкая слякоть под ногами так и норовила оказаться везде где ей не положено. Марк-Декард следил за тем, что б она не оказалась на одежде, не спешил стараясь убраться поскорее с дождя, при этом вымазавшись по уши в грязи.
Он шел знакомой дорогой, туда, где родился. Он даже про себя редко называл это место домом, домом для него навсегда стала церковь и аскетичная келья. Шел к своей первой матери.
Как и положено Марк почитал отца и мать своих. Хотя и не знал первого, к матери питал наинежнейшие чувства. И старался ее навещать по возможности. В свою очередь та была горда своим сыном и хотя гордость – это грех, Марку это крайне льстило.
Дверь была незаперта и Марк вошел без стука.
- Закрой дверь плотнее, уже холодает, - раздался женский голос.
Декард последовал совету и поддернул дверь. Мать сидела в гостиной спиной к вошедшему Марку у камина и вязала, зрение уже начинало ее подводить, Марк был поздним ребенком.
- А я тебя уже почти не вижу, - мать обратила к сыну лицо, которое возраст уже не позволял назвать красивым, но благородным, на котором тускло поблескивали подслеповатые глаза. – Садись, рассказывай.
Марк думал опять начать разговор и перевести на исцеление, которое мать могла бы получить в церкви, но промолчал, так как знал, что она опять ответит, что есть люди, которым его чудо нужно гораздо больше.
- Мне даже начинает нравится мое положение, - будто прочитав его мысли произнесла мать. – Меньше судишь о людях по внешности, да и в обострившихся обонянии и слухе есть своя прелесть. Габриэлла замечательно обо мне заботится.
Марк промолчал, а потом начал рассказывать. О том что было, о чем думал и чем терзался, чего опасался… В лице матери Марк всегда находил внимательного слушателя и мудрого советчика. Это одна из причин, почему церковь не стала ля него первой матерью, как для многих клириков. Но о кое-чем он умалчивал.
О сомнениях. Потому что у каждого есть то, чего нельзя доверить даже близким, не из-за боязни быть непонятым или раскритикованным, а только лишь потому, что даже для себя не можешь, или боишься это нечто сформулировать. Некоторые доверяют это сокровенное первым встречным, людям которых видят в первый и последний раз, но Марк всегда хранил это внутри.
А потом говорила мать, пока Марк примлел у огня, сжимая обеими руками чашку чая незаметно поднесенную Габриэллой. Слушал внимательно, о делах ежедневных, подавая уместные реплики, и все же не находя внутри отклика, пока не услышал:
- Помнишь Лию… То есть я хотела сказать Офелию, дочь Родерика и Филиппы? Вы были дружны в детстве? – сердце Марка-Декарда глухо бухнуло в груди. – Старый Родерик, последние месяцы он не вставал с постели, и совсем недавно несчастье вошло в их дом. Вчерашним утром он перестал дышать…
- Мы скорбим об усопших, - медленно проговорил Марк-Декард. – Я думаю, мое присутствие будет уместным. Это приход падре Антонио, полагаю, он не сочтет лишним мое содействие.
Некоторое время спустя Марк покинул мать одну, у пылающего камина, и бесшумно вышел, плотно закрыв за собой дверь.

Вечерело. Широким шагом Марк шел дорогой памятной еще с детства. Когда человек взрослеет, он замечает перемены, которые кажутся, сперва, разительными, а потом стираются и въедаются в память, создавая впечатление, что так и никак иначе было всегда. Поэтому иногда места, где ты часто бываешь или бывал, кажутся тебе такими же, какими были и в детстве или лишь совсем немного другими. Это и ощущал сейчас Марк-Декард.
Клирик одернул сутану, поправил воротник и постучал. Давно прошли те времена, когда он мог без стука как к себе домой забежать на кухню Филиппы и стащить печенье.
Через несколько секунд дверь отворилась. Казалось, женщина не узнала Марка, и обратилась: «Святой отец», пригласила войти. Декард немного растерялся. С одной стороны хотелось воскликнуть: «Это же я, тетя Филиппа!», а с другой – вести себя чинно и достойно, и не срамить высокий сан священника.
Но Филиппа выручила его сама. Она внимательно всмотрелась в лицо и глаза ее просветлели:
- Здравствуй Марк, как ты изменился, - женщина немного смутилась. – То есть я хотела сказать, святой отец…
- Не надо, можете звать меня Марк, - Декард улыбнулся, ему сразу стало спокойнее. – Я слышал о постигшем вашу семью горе.
- Мы давно ждали этого и, тем не менее, его смерть стала для нас ударом, - говорила Филиппа, провожая Марка вглубь дома.
- Утрата тяжела, но сейчас он в лучшем из миров, - только и смог произнести Марк, он всегда был силен в теософских диспутах и умел найти нужные слова, но не сейчас с миг нахлынувших воспоминаний.
Филиппа продолжала что-то говорить, Марк слушал и сочувствовал, но мыслями он был далеко. Говорят, что ностальгируют люди не удовлетворенные своим настоящим, но это не так как бы ни было хорошо сейчас, все иногда хотят вернутся в то время, когда было легко и беззаботно, а самой большой проблемой считалась разбитая коленка.
Похороны были назначены на завтра. Родерик лежал в открытом гробу, Марк-Декард бесстрастно заглянул в мертвое лицо. Он давно не видел этого человека и нельзя сказать, что их что-то связывало, но именно в этот миг клирик особенно остро ощутил собственну смертность.
Декарда никогда до этого не посещал страх смерти, но внезапно он ощутил страх, нет, не перед физической кончиной, страх не успеть чего то сделать. «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу…» - произнес про себя Марк и успокоился. Произнес это еще раз, вслух, и поднял задумчивый взгляд, как раз на бесшумно вошедшую в комнату Офелию.
Филиппа поджала губы и молча кивнула в ответ на реплику, а вошедшая девушка потупила взгляд. Декард никогда не видел сапфиров, но он думал, что они будут сверкать менее ярко, чем ясно-синие глаза этой девушки, из-под приопущеных век, так не похожие на тусклый, болотистый взгляд ее матери.
- Поговори с дочерью, - тихо произнесла Филиппа Марку на ухо, взяв его под локоть. – Мне кажется, она очень тяжело перенесла утрату отца.
Марк понимающе кивнул и еще раз мельком взглянул изподлобъя на ту, которую помнил еще ребенком, таким же бойким и беззаботным как он сам. Она очень изменилась. Никакая одежда сейчас уже не могла скрыть ее красоты. Затянутая в платье глубокого черного цвета, не оставлявшее открытым ни запястье, ни, Боже упаси, щиколотки, ни шеи и волос, она все равно была красавицей, и сперва показалась Декарду сошедшим с небес Ангелом; но секунду спустя наваждение развеялось и он снова видел перед собой Офелию, человека которого знал долгие годы и, как казалось сейчас, не знал вовсе. Филиппа развела руки, открытой ладонью указав вслед вышедшей из помещения Офелии.
Вслед за ней Марк вышел во внутренний сад, где когда-то играли детьми. Маленький уголок природы, окруженный камнем с четырех сторон, он создавал атмосферу доверия и уюта. Все еще слегка моросило, что, впрочем, не смущало ни Марка, ни Офелию. Сквозь постепенно редеющие облака уже начинали проклевываться звезды. Декард боялся начать разговор первым. Чуть ли не в первый раз в жизни он не находил что сказать. Испытывал крайнее чувство растерянности, а именно, полное отсутствие понимания собственного места в ситуации.
Марк взглянул в небо и вдохнул свежий, прохладный воздух, вышедший их легких в виде облачка пара.
- Он ведь где-то там, - раздался голос, разлившийся по душе Декарда божественным нектаром. – Там ведь ему лучше, чем здесь, да, Марк… То есть отец Марк.
Красивый голос дрогнул несколько раз, заставив сердце Марка-Декарда тягостно сжаться то ли от жалости, то ли от мечты по несбыточному.
- И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста для мужа своего. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов... Улица города - чистое золото, как прозрачное стекло. Ворота его не будут запираться днём, а ночи там не будет. Среди улицы его и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцать раз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева - для исцеления народов. И ничего не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нём, и рабы Его будут служить Ему. И узрят лицо Его, и имя Его будет на челах их. И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут царствовать во веки веков, - продекламировал на память Марк, глядя на то как Офелия, Лия, смахивает жемчужные слезы со щеки.
Губы, по сравнению с которыми еще не отцветшие розы в саду казались бледными, посетила легкая грустная усмешка.
- Как-то неправдоподобно звучит, не похоже на Рай, уж слишком по-человечески.
- Не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог в Раю, любящим Его, - произнес Марк.
- Смотрю у тебя на все готов ответ, - сказала Офелия, роняя очередную слезу. – Может это эгоистично, но мне плохо без него. Вначале нас покинул твой отец, потом сам ты, Марк, ушел. И не говори, что ты был рядом, на самом деле не был, теперь папа… Он был такой.
Марк чуть не заскрипел зубами. В нем боролись выдержанность и простой порыв обнять бедную, испуганную девочку, прижать к груди, успокоить. Руки его задрожали, а на глаза навернулись слезы. Марк-Декард немо открыл рот, он хотел произнести: «Я учился, у меня было мало времени, но я не переставал думать о вас…» - но слова застряли у него в горле, поэтому он поправил воротник и неожиданно даже для себя произнес:
- Когда я уходил, я думал, что обрету что-то важное, но теперь мне кажется, что я потерял кое-что важное…
- Ты жалеешь? – спросила Офелия.
- Я…
Через пол часа, дав обещание прийти на похороны, Марк-Декард ушел.

В день похорон опять было пасмурно. Пронзительный ветер все норовил сорвать листву с деревьев, трепал волосы и рвал одежду.
Предстоящий скорбный обряд ничуть не смущал Марка-Декарда. «И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу…», - повторил он еще раз про себя. Молодой священник шел широким шагом, осторожно переступая через лужи, полумеханически раздавал благословения. Мысли его были заняты одной… Когда пелену его размышлений разорвало приветствие.
- Мир тебе, брат Марк, - это был инквизитор Антоний, рядом с ним переминались двое крепких послушников из прихода Городского Порядка.
- Мир тебе, брат Антоний, - ответил на приветствие Декард и замер.
- Брат, мне не хотелось бы тебя беспокоить, но, возможно, ты сам сочтешь нужным пронаблюдать или вмешаться, - заговорил Антоний.
- Конечно, брат, доверь мне, что тебя тревожит. Позволь мне помочь, чем смогу, - произнес Марк, втайне надеясь, что Антоний откажется от помощи.
- Понимаешь, Марк, - инквизитор изменил тон беседы. – Там бард. Это такие, кто на лютнях играют, песни всякие нечистые, а коли он прислужник адский, присмотришь?
Марк-Декард скептически осмотрел двух крепких послушников и растерянного инквизитора.
- Почту за честь брат.
Когда Марк, Антоний и послушники бесшумно вошли в харчевню там тихо раздавались струнные переборы, и чей-то тихий голос пел о плотской любви. В углу устроился некий молодой человек, который любовно стискал в руках лютню и полуприкрыв глаза тихо пел, но тем не менее слышно было его всюду. Антоний и послушники направились к нему, а Декард обвел взглядом помещение. Люди не возмутились «песням змия», а некоторые, как показалось Марку, благоговейно внимали сему низменному пению, отверзающему душу от помыслов о Боге и ввергающему в пучину мирских страстей.
Молодой священник уж собирался было возмутится, когда припомнил слова епископа: «Человек слаб и то был момент слабости. Но ведь нам дана сила бороться с искушениями,» - и промолчал, сосредоточившись на беседе Антония, щелкая четками и повторяя про себя молитву.
- Бес ты или просто душа заблудшая, - обратился к барду Антоний.
Тот поднял на инквизитора ясные непонимающие голубые глаза, петь прекратил и приглушил струны рукой.
- В чем я повинен, отче? – спросил бард.
Казалось, на секунду Антоний растерялся, формулируя свое обвинение.
- Почем людей праведных песнями низменными смущаешь, разврату и похоти потакающими? Или неведомо тебе, что не приемлемо музыцирование любое, окроме песен церковных?
На этот раз была очередь барда смутится.
- Знал я, что попал в город странный, но не на столько же, - тихо пробормотал он и сказал громко. – Прошу прощения, в таком случае, примите мои извинения, разрешите откланяться.
Пришелец с лютней отвесил поклон и собирался обойти инквизитора с сопровождением стороной, когда один из послушников взял его за руку, чуть выше локтя.
- Постой, мирянин, - почти шепотом произнес Антоний. – Сопроводи нас в церковь, где за грехи свои помолишься, да и докажешь, что зла не затевал.
- Я никуда не пойду, - ответил бард. – Я ничего не сделал.
- А коли ты бес? – почти угрожающие произнес инквизитор.
- Какой бес? Вы что, с ума посходили! – воскликнул музыкант, вырывая руку.
- Держи его! – крикнул Антоний.
Народ бывший в харчевне рванул в стороны от завязавшейся потасовки. Сам бард рванул в сторону от послушника, нырнул под его не очень умелый удар, подсек ногу и толкнул на инквизитора, отпрыгнул от подскочившего второго послушника, схватил со стола кружку и заехал ею наседавшему по голове.
Парень из прихода Городского Порядка рухнул на пол, в падении стукнулся головой об угол стола и обмяк. Из-под его головы начала растекаться лужа крови.
Бард перевернул на, еще не успевших подняться, инквизитора и послушника стол и только тут заметил, что натворил, сперва, собрался кинуться к распростертому телу, но через секунду испугано отскочил и понесся к выходу.
«Господи позволь мне стать орудием твоим,
Что бы во мраке светить,
Туда где рознь – нести единение,
Где обида – принести смирение,
Где сомнение – укрепить веру,
Отчаявшимся – дать надежду,
В ненависти посеять любовь», - а с губ Марка-Декарда уже сорвалась молитва. Как только последнее слово отзвучало, всем присутствующим показалось, что воздух заледенел, стал кристально чистым и прозрачным, прозвучал беззвучный гром и бегущий бард замер на месте, будто этим громом и пораженный. А Марк широким шагом подошел к лежащему в луже крови телу, сложил ладони одна на другую, положил их послушнику на голову и зашептал слова молитвы:
«Боже об этих милостях молю я!
Ибо отдавая мы обретаем,
Забывая себя – себя находим,
Прощая других – получаем прощение,
Умирая – воскресаем».
Через пару секунд ресницы бесчувственно лежащего человека дрогнули, и он открыл глаза, встал, тряхнул головой, пошатнулся и сел на стул, чудом не перевернутый в потасовке. Марк сочувственно и ободряюще похлопал его по плечу, помог Антонию и другому послушнику выбраться из-под завала и подошел к барду. Щелкнул того по носу и музыкант задвигался, в остекленевшие глаза вернулась жизнь, и он сразу же рухнул наземь, заворочался на полу, с трудом поднялся, Декард не стал ему мешать.
Бард пошатнулся, едва не упал, Марк поддержал его за локоть. Музыкант обернулся на все еще ошарашено трясущего головой послушника, который еще недавно лежал то ли мертвый, то ли при смерти, не обращая внимания на второго несколько разозленного послушника и инквизитора, растерянно отряхивающего одежду; вырвал локоть из рук Марка-Декарда и, пошатываясь и едва не падая, подбежал к исцеленному, взял его голову в руки и принялся внимательно разглядывать:
- Как, как же… - бормотал он. – Он же…
Молодой священник подошел и молча положил ему руку на плечо:
- Все в порядке, сын мой, - Марк взял покровительственный тон, видя благоговение и крайнее изумление в глазах пришельца. – Ступай с этими людьми, ничего тебе не сделают.
Бард кивнул, спокойно позволил послушнику взять его под руку, инквизитор помог другому подняться со стула и обернулся к Марку:
- Благодарю тебя, Марк.
- Не за что, брат Антоний, на все воля Божья, - ответил Декард и вышел под пасмурное небо.

Все-таки Марк опоздал на церемонию погребения. Когда он подошел гроб был уже опущен в вырытую могилу и падре Антонио почти закончил свою речь. Декард бесшумно подошел и стал среди гостей.
Филиппа всплакнула в последний раз над гробом и бросила горсть земли, гости проходили мимо, отдавая последнюю дань умершему. Марк тоже взял комок земли и размял его в ладони, посмотрел на нее внимательно и бросил.
Офелия и Филиппа молча ждали, пока лопаты закончат ту работу, которую начали руки родственников и знакомых. Все разошлись, а Марк-Декард все еще молча стоял и ждал позади двух женщин. И небо разразилось слезами. Плотной стеной на землю упал ливень.
Офелия развернулась и пошла прочь, а Филиппа осталась стоять. Марк застыл на пару мгновений и ушел вслед за девушкой.
Он нагнал ее недалеко от выхода с кладбища и молча пристроился рядом. Долгое время единственным разговором было шуршание капель дождя. Все так же молча, они подошли к дому Офелия открыла дверь и вошла внутрь. Марк все еще смотрел ей вслед, стоя в струях дождя, когда девушка обернулась и произнесла:
- Зайди, обсохни, ты же весь промок.
Марк переступил порог и растерянно остановился, оглядываясь по сторонам:
- Чего стоишь, раздевайся, мы тебя высушим, - произнесла Офелия, покраснела и добавила. – Ну, не совсем раздевайся.
Декард молча снял сутану, оставшись в белой рубашке, штанах и сапогах.
- Садись ближе к огню, Марк, - раздался голос Офелии.


- Меня просто отпустили, вначале долго говорили, расспрашивали, а потом отпустили, и даже позволили остановиться тут, - бард обвел рукой скромную келью.
Барда звали Брэнд и был он странствующим поэтом.
Марк улыбнулся в ответ и кивнул.
- Что это за город такой, в котором хватают за песни и прощают за убийство, - Брэнд сглотнул. – За драку, я хотел сказать, он ведь жив.
Бард обвел глазами келью, взгляд скользнул по Марку-Декарду и внезапно голос менестреля сорвался:
- Но он же был мертв! Парень был не жилец! Как, как на нем не осталось ни царапины! Этого не может быть!
Марк снова пожал плечами, и по его лицу проскользнула легкая полуулыбка:
- Неисповедимы пути Господни.
- Ага, у Вас на все, похоже, один ответ, - буркнул бард.
- Не следует множить сущее без необходимости, - все с той же полуулыбкой ответил Марк.
- Что за ответы загадками, цитатами, недоговоренностями, - все недоумевал Брэнд. – Вы вообще говорите человеческим языком?
- Я просто хотел сказать, что то, что можно объяснить посредством меньшего, не следует выражать посредством большего, - ответил Марк. – Вы привыкните, если задержитесь.
- Задержусь, - задумчиво проговорил поэт. – Я даже не знаю где я, город ваш окружен туманом и набрел я на него случайно, заслышав звон колоколов, он не похож ни на что, с чем я сталкивался. Вы живете по иным законам, даже иной морали, там мир… он иной… Я еще не понимаю…
- Вы правы, - произнес Марк. – Вы попали в Город. Сколько я себя помню, к добру или к худу, туман всегда окружал его предместья, наши сады всегда давали богатые урожаи, а люди всегда были набожными. Можно сказать, это основа нашего общества.
- Как будто, я попал в Чистилище, - тихо сказал Брэнд.
- Может так оно и есть, - ответил Декард. – Неисповедимы пути Господни.
- Черт побери, - процедил бард.
- Не поминайте имя нечистого, - оборвал его Марк-Декард. – Этот грех гораздо страшнее, ем все то, что вы могли здесь совершить.

Марк молча отворил дверь и вошел, не стуча. Ноги мягко ступали по ковру, и Офелия не услышала его шаг. Декард коснулся ее плеча, девушка не вздрогнула и обернулась, и сразу же бросилась Марку на шею. Тот, сперва, подался навстречу, а потом будто опомнился, отстранился и спросил:
- Где твоя мать?
- На кладбище, - тихо ответила Офелия. – С отцом…
Марк, уже не стесняясь, прижал ее крепко к груди.
- То, о чем мы вчера говорили… Давай убежим, - произнес он.
Офелии подняла на него ясные синие глаза.
- Ты правда хочешь?
- Я не знаю. Там нас ничто не будет стеснять, там другой мир, я слышал, - Марк поднял взгляд, будто глядя сквозь потолок в небо. – Но здесь, то чем я рос, во что я верю.
- Разве то, что происходит, не противоречит тому, во что ты веришь? – спросила девушка.
- Я, я не знаю, - Марк запнулся.


- И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь», - закончил молитву молодой священники встал с колен.

Марк-Декард проснулся бодрым, никогда прежде он не спал столь крепко. Его совершенно не терзали мысли и сомнения, впервые за долгое время все было на своих местах. Ощущение это продолжалось минут пятнадцать, пока в голову не закрался вопрос: почему я не могу об этом никому рассказать? Что неправильно правило или поступок?
Весь опыт говорил Декарду, что поступок, но чувства безостановочно шептали Марку что правило. Клирик ждал ответа от Бога но, либо тот безмолвствовал, либо Марк был недостаточнее чуток, что бы его услышать.
И никогда ранее Декарду не был так необходим совет старшего, и никогда Марк столь отчаянно не уверял себя, что стоит молчать. Потому что знал ответ и еще ночь назад сам ответил бы так, но не сегодня.
Сегодня Марк-Декард чувствовал себя среди мирян несколько иначе, нет, ему вовсе не казалось, что он ловит на себе посторонние взгляды, он чувствовал себя другим, новым… Счастливым. Он не прислушивался, как вера шепчет в его ближних, но видел и слышал. Марк встал на колени и впервые за долгое время не разделил чужую духовную трапезу, а будто дал всем отведать своей. В слова молитвы он вложил все то переполнявшее его счастье, на время забыв о страхах и опасениях, и почувствовал свет и тепло. Когда Декард открыл глаза, свет и тепло не исчезли, они заливали серый зал, но не заставляли людей щурится, а, наоборот, призывая их пошире распахнуть глаза.
Постепенно со словами молитвы свет стух и исчез, Марк чувствовал себя опустошенным, но радостным. Ни один человек сегодня не вышел из храма Божьего хворым или ущербным. Произошедшее ничуть не испугало и не удивило Декарда, внезапно он понял, что всегда знал, что только так и должно быть.

Марк стоял под сводами собора и мысленно подобравшись, едал то, чего ранее не совершал никогда – он планировал ход беседы. Наверное, поэтому он и не заметил, как подошел епископ. Декард не вздрогнул, когда его плеча коснулась старческая рука.
- Что тебя заботит, брат, - пошелестел епископ.
Марк повернулся, опустился на колено и коснулся кубами дзимарры Луки, поднял глаза и произнес:
- Это сложно сказать в двух словах, владыка, но я очень хотел побеседовать о понимании людьми божественной любви, и… - Декард не договорил.
- Встань, Брат Марк, - проговорил епископ. – Это очень важный разговор, о не терпит спешки, да и времени у нас достаточно.
Они опять беседовали в саду. Почему величие созданное Господом, заставляя благоговеть, тем не менее, не унижает голос человека до шепота, в отличие от величия созданного человеком во имя Господа?
- И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле, - процитировал Марк.
- Все верно, брат Марк. И ты полагаешь, что некоторые люди пренебрегают Божественными заветами? - спросил Лука, не оборачиваясь.
- Нет, нет… - произнес Марк. – Договоренность с Адамом была расторгнута и были заключены другие, с иными пророками, с другими заповедями, но…
- Да, можно подумать, что люди, в частности священники, нарушают заповедь, не оставляя потомства, но это не совсем так, наше потомство – наша паства, ведь есть люди которые не могут иметь детей, что же они сразу – грешники? Да, люди плодятся и размножаются, но значит ли, что это должен делать каждый?
- Да, вы правы, - Марк задумался. – Но что-то все же не дает мне покоя, будто что-то мы упускаем из виду…
- Бог есть любовь, - тихо и, казалось бы, грустно произнес епископ Лука. – Но что люди понимают под любовью? «Явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков, научающая нас, чтобы мы, отвергнувши нечестие и мирские похоти, целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке, ожидая блаженного упования и явления славы великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, Который дал Себя за нас, чтобы избавить нас от всякого беззакония и очистить Себе народ особенный, ревностный к добрым делам».
- Дарованы нам великие и драгоценные обетования, дабы через них соделались причастниками Божеского естества, - цитатой на цитату ответил Марк. – Но что, если мы не правы? Ведь мы можем ошибаться?!
- Никто не застрахован от ошибок, Марк! – епископ прищурился. – Вот ты сегодня совершил большое чудо. Все видели, как сегодня ты лучился, Марк. Хочу тебе кое-что рассказать. Как ты знаешь, иногда Бог снисходит до ответа на наши скромные молитвы. Благодаря вере. И люди получают воздаяние, за праведные дела иль за прегрешения. Например, помнишь Логина, он прозрел, ибо был искренен и предан, ничего не требовал и открыл сердце для Господа. И церковь ему в этом помогла.
А сегодня вышли исцеленными все, но благодаря их ли вере, Марк, или твоей? Каждый ли получил по заслугам или нет, больше, сверх веры своей?
Марк собрался было что-то произнести, но Лука вскинул руку в предостерегающем жесте:
- Не торопись с ответом, Марк.
- Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками, - тихо произнес Марк. - Посему... будучи оправданы Кровию Его, спасемся Им от гнева.
- Уж не собираешься ли ты взять на себя роль Христа? - шутливо произнес епископ, но за этими словами Декарду послышалась угроза.
Марк промолчал.
- Я тебе кое-что расскажу. Хотя нет, брат, не расскажу, - епископ на секунду замолчал и потом с усилием продолжил. – Исповедаюсь. Да, я епископ, исповедаюсь тебе, Брат Марк. Я согрешил. Это было давно. Мы давали обеты, и я нарушил… Я был с женщиной, Марк. И… потом я совершил большое чудо. Прямо как ты. Но потом я понял свою ошибку, это было не от Бога. Я раскаялся…
Декард пораженно слушал тихое повествование Луки и был слегка напуган.
- Поэтому, Марк, - продолжил владыка и взял священника за локоть, его серые, выцветшие глаза, казалось, заглядывали в душу. – Если тебе есть в чем покаяться, не поздно...
- Мне не в чем каяться, - твердо произнес Марк, глядя изподлобъя в глаза епископа, и высвободил руку из его пальцев. – Меня ждет паства.

- Знаешь, Марк, - тихо произнес Брэнд. – Люди готовы простить обиду, могут простить предательство, могут извинить убийство… Единственное чего люди не прощают, это когда топчут их веру.
- Каждому воздастся по вере его… - ответил Марк.
- Со мной говорили и Антоний и Его Преосвященство Лука. И иногда мне кажется, что я начинаю понимать. Знаешь, я ушел в поисках впечатлений и приключений. Но ваш Город это первая загадка, которую я не могу разгадать.
Марк понимающе улыбнулся, но в глубине его глаз бард рассмотрел отсутствие и собственный конфликт.
- Я верю вам, мне кажется, что и во мне есть эта вера. Да я христианин, но, глядя на вас, я понимаю, что тоже могу таким стать…
Марк глядел в лицо поэта и сравнивал его с тем, которое увидел впервые. Так ли ему казалось или на самом деле стал он бледнее, ярко-красная некогда рубаха потускнела, на кожаном жилете образовался несмываемый слой въевшейся серой пыли, пропал задорный блеск из глаз.
- Это твой выбор. Свобода выбора – основа нашей религии. Адам, Моисей, Иисус они сделали сой выбор, как и Иуда и Каин… Небесное воздаяние ждет каждого из нас, но его малейшую частицу мы можем видеть и на земле.
Брэнд заметил, что голос священника будто отсутствует.
- Я всегда думал, что человек в первую очередь должен быть верен себе и своим чувствам и только потом – убеждениям, принципам и нормам, но теперь, глядя на вас…
Бард не договорил, Марк встал, а в глазах его светилось решение.

Широким шагом Марк-Декард несся по улицам, не обращая внимания на летящую из-под ног грязь, не глядя на скульптуры облепившие дома – адских монстров мучающих грешников - внизу, земной жизни – посередине, и ангелов – вверху. Как ни странно, чем выше – тем меньше скульптур и выходило, что почти все стены города заполонили злобные монстры, готовые в любой момент утащить человека в ад, игнорировал клирик и величественные фигуры пророков, гневных или предостерегающих.
Не забежать ли к матери, не рассказать ли все? Пришло Марку в голову. Нет. Сперва решение.
Тяжело дыша, он подбежал к двери и не сразу заметил, что она открыта нараспашку. Несколько послушников, пара инквизиторов в серых балахонах, и епископ Лука.
Лука обернулся, глядя на вошедшего. В один миг Марк понял все:
- Так тебе не в чем каяться, сын мой?! – почти шепотом спросил Лука, пренебрегая обращением меду равными, «брат».
Послушники в сопровождении инквизиторов вывели женщин. Филиппа покорно шла, опустив взгляд в пол, Офелия озиралась по сторонам и испуганно вздрагивала. Марку очень хотелось ее защитить, но он понимал, что сейчас бессилен, руки его невольно сжимались в кулаки и костяшки на пальцах побелели.
Епископ, не оборачиваясь к задержанным, а, глядя исключительно Марку в глаза, произнес:
- Обвинение: «И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел». Покайтесь грешники! – произнес он последнюю фразу, уже оборачиваясь.
- Это я! Я! – закричала Филиппа. – Каюсь!
- Это так дочь моя? Она говорит правду? – спросил Лука вначале Офелию, а потом оглянулся на Марка. – Уведите ее.
Марк бросил взгляд на Офелию, в ее глазах плескалось отчаяние, в его – ужас. Филиппа покорно шла за инквизиторами.
- У тебя будет время раскаяться, брат, - почти прошептал Декарду Лука, положив руку на плечо, и вышел.
Марку-Декарду казалось, что невидимая рука тащит его за епископом, он шел за скорбной процессией, сперва пятясь и с отчаянием глядя на плачущую Офелию. Все свои силы он приложил что бы удержать свои слезы.

- Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе, - Марк-Декард стоял на коленях и истово молился.
Он пытался отрешиться от мирского, гнал мысли из головы. Не думать! Не думать! Но те настырно лезли. Мысли, образы, воспоминания…
- Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; - губы Марка-Декарда повторяли с детства заученные слова, к которым возвращается всякий, когда горе или отчаяние скрывают все остальное. И в голову приходил образ другой молитвы.
- И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь», - закончил молитву молодой священники встал с колен.
Марк-Декард подошел к стене и коснулся длинными, бледными холодными пальцами шершавого серого камня, закрыл глаза и повторил: «Аминь!».
Бежать, бежать быстрее, далее от того места, казавшегося священным, ныне захлестнутым безумием.
Марк боялся доставать из глубин памяти те события, что подтолкнули его к этому решению. И в тот раз Марк оказался в своей келье, но дверь не была заперта ни словом, ни замком, его удерживало нечто иное. Священник так же молился, но мысли его путались, а слова сбивались. Впервые Марк боялся. Не за себя, даже ни за кого-то другого, он боялся, что может произойти непоправимое, и он, он, и никто иной, будет в этом виноват.
«Успокойся! - одернул он себя. – Филиппе ничто не грозит, она невиновна, а Бог не карает невиновных, и даже если она признала вину перед мирским судом, это ничего не значит в глазах Бога, ибо он всеведущ…».
Пожалуй, только эти мысли позволили Марку забыться беспокойным, прерывистым сном с кошмарами, который принес не отдых и успокоение, но новые муки. Проснулся он рано. Солнечные лучи едва начали пробиваться сквозь единственное маленькое окошко в верху стены аскетичной кельи.
Декард открыл глаза и продолжил лежать без единого побуждения к действию. Около полудня за ним зашли. Не произнося ни слова, Марк поднялся и последовал за братом по вере.
Все было приготовлено для аутодафе. Дрова разложены под столбом и готовы заняться от первого же языка пламени. Марк не замечал хода времени, он не заметил, как собрались люди, до него не долетал гомон, он не слышал и не видел ничего вокруг себя, уходя во внутреннюю молитву.
Когда его сознание вернулось из заоблачных высей, Филиппу уже вывели. Декард слышал, как епископ Лука провозглашал речь, каленым железом клеймил грехи и пороки, как охнули друзья и знакомые, узнав ту, что подводили к столбу, молча, проглотив обвинения в которые мало кто поверил.
Филиппу привязали к столбу. Голос Луки гремел над толпой, но для Марка его губы разверзались беззвучно. И когда все упали на колени в сломах молитвы стоять остались трое. Филиппа – привязанная к столбу, затаившийся у дальнего конца площади Брэнд и Марк.
Смиренно опустившийся на колени Лука слегка повернул голову, так что Марк смог увидеть лишь один скошенный на него глаз. Молодой священник так и не понял, что он увидел в нем: ненависть, любовь, сочувствие, озлобленность?
Этого не может быть, она невиновна, думал Марк. Но вспыхнула молния и дрова занялись. Этого не может быть, думал Марк, когда Филиппа кричала на костре. Марк не зная себя, не веря в происходящее оглянулся. Все кто был на площади стояли на коленях и молились, опущенные головы, выгнутые спины в одноцветных, грязноватых серых одеяниях, невозможно различить ни единого человека в толпе. Декард не знал, то ли это нарисовало его воображение, но он увидел призрачный силуэт поникшего всадника, тут же растворившийся позади толпы. И видел он Брэнда горько отвернувшегося, от казавшегося ему утопичным города и уходящим прочь отсюда по главной улице.
И Марк знал, что бард не вернется.

Еще Марк вспоминал последний его разговор с Лукой. С Человеком пред которым Декард некогда преклонялся, которого считал образцом смирения, благочестия и справедливости.
Епископ вошел в его келью, где Марк ничуть того не стыдясь плакал, он закрыл лицо свое руками, утирал слезы и не мог разогнуться или же подняться с колен.
- Утешься, сын мой, - прозвучал тихий голос епископа.
Слезы Марка разом усохли, а рыдания унялись, но отнюдь не от слов Луки.
- Ты должен знать… Всякий… Всякий не безгрешен, - начал свою тихую исповедь Лука. – Я тоже когда-то поддался искушению.
Епископ помолчал и продолжил:
- Я… - медленно проговорил он. – Тогда. Я нарушил обет.
И после этого заглянул своими серыми бесцветными глазами в глаза, в самую душу Марка:
- Я был не прав, - сталью зазвенел его голос. – И ты не прав.
Марк не отвел взгляда. Ему было плевать на правоту.
- И еще, поползли слухи, после инцидента… Твоей матери стало плохо, она столько лет знакома с Филиппой… Не волнуйся о ней заботятся.
Больше не произнеся ни слова, Лука скрипнул дверью и удалился.

Марк касался подушками пальцев стен и молился.
Шепот отражался от стен и разливался по комнате, возвращаясь снова и снова чужим голосом, многократно множась в сознании, вязкой пеленой оплетая комнату, расползаясь по стене. Аминь!
Марк не сразу заметил, что внезапно подушечки его пальцев ощутили, вернее не ощутили шершавого камня стены, Декард поднял глаза и увидел как стена, способна простоять века, кладка толщиной в человечески рост послушно обрушилась, и обломки беззвучно устлали зеленую траву внутреннего двора.
Священник пощупал пустоту перед собой и ступил в пролом. Он отнюдь не грохнулся вниз на камни, а плавно, словно подхваченный чьими-то заботливыми руками спланировал на землю. Приземлился на колени, встал, отряхнул сутану, несмотря на то, что пыль к ней не пристала. На дворе стояла ночь. Тихая и лунная, воздух был бездвижен. И пошел, ничуть не сомневаясь в правильности дороги.
Марк-Декард шел, не скрываясь и не боясь, словно знал, что его не встретят и не остановят. И, тем не менее, сердце предательски екнуло, когда в противоположном конце коридора появился послушник, но он прошел мимо, словно и, не замечая молодого священника, не останавливая на нем взгляда, не видя, словно того и не было вовсе.
Декард остановился у тяжелой, плотно пригнанной двери и толкнул ее. Она бесшумно отворилась, будто и не была заперта.
Марк не знал, ждала ли его Офелия, почувствовав приближение, или просто не спала, но собралась она быстро. И молча, словно, тот покров, что скрывал беглецов, могли разрушить слова вслух. Девушке и молодому священнику хватило одних взглядов. Декард взял маленькие и нежные руки девушки в свои такие же мягкие ладони, будучи послушником, Марк вовсе не чурался работой, но уже давно не занимался физическим трудом, и успокаивающе сжал, совсем слегка. И не отпуская одной руки, повел девушку за собой.
Камень не стучал под каблуками беглецов, одежда не смела шелестеть, а двери - скрипеть, чужие взгляды скользили по паре не замечая…
Не замечая земли под ногами, юная девушка и молодой священник спешили прочь от города, принесшего им столько горя. Они оставляли прошлое позади себя. Серы тяжелые стены с чудовищными барельефами и величественными статуями святых, высокие своды и купола и звон колокола.
Многим в юности будущее представляется туманным. Туман, вечно окружающий город принял в себя Марка-Декарда и Офелию, покровительственно укрыв их от чужих глаз.
- Марк, мы… - произнесла девушка, и туман гулко разнес слова, утопив их словно в вате.
Декард приложил палец к губам и некоторое время молодые люди брели молча. Густой как молоко туман клубился вокруг, путая органы чувств, пропитывая одежду, сомкнувшись позади беглецов, смутными очертаниями размыв позади них город.
Вначале Марк-Декард и Офелия бежали, потом быстро шли, все замедляя шаг, пока не остановились.
- Ушли, - прошептал он.
Девушка испуганно подняла глаза.
- И куда мы теперь?
- Вперед, - просто ответил Марк.
И он побрели в туман. Осуществив побег глубокой ночью, они проблуждали до самого рассвета, однако поднимавшееся над горизонтом солнце вовсе не собиралось разгонять туман.
- Сколько же мы будем плутать? – спросила Офелия.
Марк не ответил. Он приложил палец к губам и прислушался. Он слышал или же ему казалось, что он слышал, колокольный звон. Декард счел это добрым предзнаменованием, Бог указывал им путь.
Схватив девушку за руку, молодой священник заторопился сквозь туман, на звук колокола, чудом не спотыкаясь в плотном молоке взвешенной в воздухе воды. И вот они разорвали плотную пелену вязкого тумана, и в лучах рождающегося дня пред ними предстал Город.
Офелия еще не совсем поняв, что произошло оглядывалась. А Марк-Декард упал на колени в пыль и едва не заплакал.
- «Брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся», - услышал Марк тихий голос. – Только я не вижу покаяния в глазах твоих, сын мой.
Серой фигурой, неразличимый в обманчивом сумеречном свете вперед вышел епископ Лука. Марк не ответил.
- Добро пожаловать в нашу скромную обитель, - добавил старик и, пресекая возможные возражения, позади Марка и Офелии из тумана вынырнуло несколько послушников.


Где-то внутри гнездилась пустота. Марка не гнели тяжкие мысли. Он не сомневался в правильности своих поступков, он знал, что никогда раньше не поступал правильнее. Он не боялся ни за себя, ни за Офелию, он смирился с будущим. Лука ясно обрисовал, что их ждет и что теперь ему не уйти. То, что его заботило сейчас – чужие заблуждения. Он хотел уйти, но ему не дали и теперь…
В окружавшей его духовной пустоте Декард возвращался к тому единственному дню, той единственной ночи, которую провел с человеком, ради которого теперь жил. Марк прикрыл глаза:
«- Зайди, обсохни, ты же весь промок, - услышал он.
Марк переступил порог и растерянно остановился, оглядываясь по сторонам:
- Чего стоишь, раздевайся, мы тебя высушим, - произнесла Офелия, покраснела и добавила. – Ну, не совсем раздевайся.
Декард молча снял сутану...
- Садись ближе к огню, Марк, - раздался голос Офелии.
…»
Никогда серые стены кельи не давили на Декарда так как сейчас. Он и не думал колотить в стены и кричать. Он молился. Молитва всегда его спасала. Прислонившись к холодной каменной стене.
Декард не сразу заметил, как его начинает кренить. Он разлепил сомкнутые, тяжелые веки и увидел, что пальцы его погрузились в каменную стену. По серому камню шла рябь как по воде, кругами растекаясь от увязших в стене пальцев. Не испытывая ни страха ни удивления, Марк оглянулся. И увидел себя. Его тело сидело позади, закрыв глаза. Марк попробовал коснуться себя, но рук прошла насквозь.
Если у того чем сейчас был Декард, были губы, то он, наверняка улыбнулся и нырнул в стену. Никогда еще Марк не видел мира в таких красках. Выныривая из стены, он видел, как иные неприметные люди расцветали веером разноцветных эмоций – зеленой точки, пурпурного гнева, пунцового стыда, горели пламенем веры, все эти фразы из фигуральных выражений стали вдруг для Марка реальными, а иные оставались серыми.
Декард заглянул в келью к Луке. Старик все еще сидел за работой. От Марка его словно укрывала серая пелена, похожую на плотную, накрывшую епископа, паутину. Казалось, он что-то почувствовал, заозирался.
Декард подошел и, надорвав паутину, заглянул Луке в глаза. Мир померк, и на секунду сознание бытия Марка заполнила такая картина. Епископ стоял перед матерью Марка-Декарда и что-то говорил, слов не было слышно, звуков вообще не было, но по пренебрежительному кивку головы было понятно, что женщина, если не сказала: «Вздор», а сказать такие слова епископу мало кто осмеливался, то уж точно не поверила. Тогда епископ наклонился и что-то прошептал на ухо матери Марка. Та побледнела и словно окаменела. Лука вышел, а Марк через его плечо видел, как мать хватается за сердце и тихо сидит в кресле.
Декарда снова выбросило в его эфемерное существование. Он покинул в задумчивости Луку и отправился на поиски той единственной, что значила для него больше жизни. Офелия спала. Марк нежно коснулся ее щеки своей призрачной рукой. Ресницы девушки дрогнули, и ясные синие глаза открылись.
Невидимым призраком молодой священник прошептал ее имя, и ему показалось, будто Офелия услышала. Декард прошел сквозь дверь и отпер ее с той стороны, вернулся и взял девушку за руку. Та послушно пошла за ним.
- Иди вперед, - шепнул он ей на ушко.
Марк кружил вокруг девушки, выискивая пути, заглядывая за углы, закрывая своими призрачными ладонями глаза встречным и затыкая уши. Они выбрались в город, прошли по улицам все еще покрытым утренней дымкой. Марк снова взял девушку за руку. И снова раннее утро. Улицы почти пусты…
На самой грани тумана Марк остановился и выпустил ладонь Офелии.
- Иди, - прошептал его призрак.
- Я не уйду без тебя! – ответила Лия, закусив губу.
- Иди, я тебя найду, обязательно, а пока у меня есть долг… - Марк не окончил фразы, но Офелия поняла и согласилась, она ступила в туман и, ускоряя шаг, пошла.
- Если встретишь Брэнда, барда, что гостил в нашем городе, назови мое имя, он поможет, я приду… - крикнул он вслед, девушка все удалялась, а Декард сам растворился в тумане и открыл глаза в своей келье-камере.

В это утро выпал первый снег. Густой и белый он вовсе не собирался таять. Облепил барельефы превратив страшное в смешное. Монстры в глазури, грешники под пуховым одеялом. Холод сковал коркой лужи и грязь, а снег накрыл грязь ковром.
Шутник ветер не только резво гонял по небу тучи, но еще облепил мокрой белой массой снега статуи. Вот некий пророк, гневно вздымающий руку в жесте гневном и величественном, получил тортом в лицо, именно так это теперь выглядело, а вот еще один – ныне аскет щеголял белоснежной мантией и снежной короной, невесть где, потеряв скипетр и державу…
А народ ждал, толпа ждала своего кровавого зрелища, свидетельствовавшего о величии их Бога. И жертву вывели на заклание. Марк-Декард вдохнул свежий морозный воздух и твердым шагом пошел к столбу. Сегодня ему снился сон. Выжженная равнина с растрескавшейся землей, одинокое могучее дерево где-то далеко на горизонте и гроза, гремевший гром и молнии, бившие в несгибаемое дерево…
Сперва, не разумея, что происходит, толпа взирала на одного из своих пастырей, ныне ставшего одним из отступников веры. Вышел Лука в литургическом одеянии, должном быть белым, но было оно серым. Епископ подошел к Марку и с болью в голосе произнес:
- Ты был мне как сын Марк, меня радует одно, твоя мать не увидит этого позора, она скончалась, - епископ не мог понять слушает ли его Декард, тот устремил взор в небо. – Ты судим не за то что полюбил женщину, не за то что предал церковь и меня… А за то, что возлюбило ее больше Бога.
Марк не стал говорить, что остался верен себе, не произнес ни слова о том, что рад что Офелия теперь далеко, не упомянул и о том, что знал о том что сталось с его матерью, не стал он говорить и о заблуждениях… Все так же глядя в небо, едва разлепив губы он прошептал:
- Бог есть любовь, - и толпа внезапно смолкла.
- Сегодня на суду Божьем один из нас. Многие знают его как своего пастыря и верного слугу Господа, но среди нас скрывался еретик! – то толпе прокатился тихий ропот.
- Нас разрешит суд божий! – обуздал толпу Лука. – Невинного Бог не покарает! Сей юноша погряз в ереси, грехе и пороке. Он предал Веру и Церковь – саму основу нашего существования. Он предал Бога, он предал вас.
По толпе опять прошелся ропот, уже воинственный.
- Изумительное и ужасное совершается в сей земле: Пророки пророчествуют ложь, и священники господствуют при посредстве их, и народ мой любит это! – раздался голос со столба.
- Лживы уста еретика! – ответил Лука. – Желает он смутить вас, усомниться в вере. Но поддадимся ли мы на козни Лукавого?
- Нет! – взревела толпа, но не вся.
- Народ грешный, народ, обременённый беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные... Ваши руки полны крови! - снова заговорил Марк. – Скольких несогласных с вами погубили вы на этом костре!?
По толпе опять пронесся возмущенный ропот.
- Не знает он, что говорит! – ответовал Лука. – Помолимся Богу о каре для грешника!
И первым стал на колени. За ним опустилась и толпа.
- Лучше помолитесь о спасении души! – ответил Марк-Декард и замолчал.
Молитва длилась, но еретик не желал гибнуть в гневе божьем, молнии не решались падать с пасмурного неба на столб.
- Чтож, – сказал Лука подымаясь. – Сегодня суд божий в руках человеческих!
И бросил факел в сложенный у столба перед дровами хворост, однако тот, промокший от талого снега, не желал заниматься. Тогда Лука полил хворост маслом, и костер вспыхнул ярко и жарко, на секунду Марк исчез в яркой вспышке, он продолжал глядеть в небо и что-то шептал, в эту же секунду закапал дождь, быстро превратившись в сплошную завесу, однако неспособный сбить ярко пылавшее пламя.
Однако упрямый еретик отказывался кричать от ужаса и боли.
- Пламя да не коснется невиновного! – провозгласил Марк-Декард, и верно, огонь не причинил ему видимых повреждений.
- Да падет кара Божья на тебя, отступник! – воскликнул Лука, подымаясь.
В этот момент с неба ударила молния. Прямо крест церкви тот вспыхнул и упал, поднимался ветер, гоня черные тучи.
Молившаяся толпа ниже прижала головы к земле и все быстрее шептала слова молитвы. В этот момент со звоном лопнули узы, удерживающие Марка-Декарда и тот невредимый сошел с костра.
- Бог покарает грешников и суд его вершится! – воскликнул он.
Буйный ветер уже срывал позолоту с храмов и черепицу с крыш, прошелся по улицам, валя людей. Ураганные порывы продолжали крепчать, ломая каменную кладку и выдирая деревья, поднимая людей…
- Да будет воля Твоя!!! – пронеслось над толпой.
И грянул гром.
Спаси нас Господи от тех, кто думает, что исполняет волю Твою.

Завтра будет лучше, чем сегодня!
И никогда не поздно верить в сон.
Есть надежда даже у того, кто обречен!
Нет границы меж добром и злом!
Маврик «Добро. Зло»
Если ты заметил, что твое мнение совпадает с мнением большинства, это верный признак того, что пора меняться.
У меня дом, хозяйство, полный сарай дерьмоедов на продажу... Что ж — пропадать всему?
Аватара пользователя
Черный Ангел Ада
Инквизитор
 
Сообщения: 2433
Зарегистрирован: 15 Июнь Среда, 2005 15:50
Откуда: Обратная Сторона Реальности

Элизабаррот. Драконья.

Сообщение Черный Ангел Ада 27 Апрель Воскресенье, 2008 17:16

Элизабаррот. Драконья.

- Алекс, мне уже порядком надоело у тебя выигрывать! – я с легким раздражением откинулась на подушки. – Ты совершенно не умеешь играть в шахматы!
Алекс нахмурился.
- Ну извини! Я и так стараюсь как могу! Но у тебя невозможно выиграть! И, кстати, ты об этом прекрасно знаешь!
Я прикрыла глаза. За последнюю неделю я ничего не сделала такого, чем могла бы гордиться. На прошлой неделе я сломала ногу, причем в трех местах. Один из лучших лекарей, Лирал, приказал мне оставаться в палате до выздоровления, замуровал мою ногу в гипс и с чистой совестью удалился. Алекс, сисадмин по жизни, хакер по призванию, согласился составить мне компанию, и все время мы играли в шахматы. Алекс почему-то постоянно проигрывал, что меня разочаровывало. Я находилась в заблуждении, что кентавры умеют все делать на отлично. Как оказалось, даже я ошибаюсь.
- У меня возможно выиграть, - ответила я, смотря на доску. – Вот здесь ты мог забрать мою ладью и мне был бы шах. Ты же пропустил этот момент и пошел пешкой, которую съела мой ферзь. Просто, как всегда.
Алекс лишь фыркнул.
- У тебя все всегда просто.
- Есть какие-нибудь новости? – поинтересовалась я. Меня одолевала скука. Лирал запретил мне общаться с кем-либо, кроме Алекса, поэтому о новостях я имела весьма и весьма нечеткое представление. Алекс не интересовался новостями – не хотел расстраиваться.
Нашу мирную беседу прервал резкий стук в дверь.
- Войдите! – одновременно крикнули мы. В палату ввалился уставший гонец с толстой сумкой на плече и полетными очками на голове. Вероятно, он прилетел на каком-нибудь грифоне.
- У меня… срочное послание… для Марины Дракон…
- Зайди, - приказала я. Гонец едва доковылял до кровати и сел. Я протянула ему бутыль с согревающим напитком. – Выпей, полегчает.
Гонец залпом опустошил бутыль, его слегка затрясло, из ушей повалил пар. Энергия распирала его изнутри, он подорвался как ошпаренный и начал носиться по комнате.
- Что с ним? – с тревогой спросил Алекс. – Это нормально?
- Много выпил, - ответила я. – Сейчас пройдет.
Гонец побегал еще немного и наконец остановился. Он вытянулся как штык и закричал:
- Служу! Хранителю! Света!
- Ты что-то передать хотел, - напомнил Алекс.
- Да! Господин Черный Пес просил передать, чтобы вы с господином Алексом явились на Элизобаррот. Для чего не велено говорить!
- Все, свободен, - сказала я. Гонец со скоростью звука полетел прочь из палаты. – Почему Элизобаррот? Это ведь вторые врата. Почему?
Я обхватила голову руками. Что могло случиться за неделю? Неужели мои самые страшные кошмары становятся явью?
Мои размышления прервал очередной стук в дверь. На этот раз это был Лирал.
- Я слышал крики, - вместо приветствия произнес он. – У вас что-то случилось?
- Да. Мы уходим, - безапелляционно заявила я и попыталась встать. – Проклятый гипс!
Я вызвала молнию, которая в мгновение ока разбила гипс.
- Но твоя нога… она еще не срослась до конца…
- Мне наплевать. Я ухожу.
Я быстро вышла из палаты и направилась на улицу. Позади меня шел Алекс.
-Ты что, верхом будешь добираться? – спросил Алекс.
- Нет, конечно. Я хочу открыть портал подальше от больницы.

Через пять минут мы были на Элизобарроте. Элизобаррот – вторая стена - создавалась как защита столицы если падет Ливандр, первый город Света. Элизобарротом никто не пользовался, там даже войск не было, только двое-трое часовых. Ливандр же укрепляли как могли – огромная армия, всегда готовая к нападению, крепкие постройки, лучшие маги… Если падет Ливандр, столицу Света Раттрам должен охранять Элизобаррот. Впрочем, об этом старались не думать. Как оказалось, зря.
Вскоре мы нашли Пса – тот смотрел со стены куда-то вдаль, брови сошлись в прямую линию, глаза сощурены.
- Ты звал? – я подошла и стала рядом с ним.
Пес вздрогнул. Он не ожидал нас так скоро. Медленно осмотрев меня, он усмехнулся:
- Тебе очень идет больничная пижама.
Черт. Я забыла. С легким раздражением я щелкнула пальцами. Больничная пижама исчезла, сменившись белоснежной кольчугой и плотными брюками. Махровые тапочки превратились в высокие мягкие сапоги. На бедрах мечи, на носу черные зеркальные очки.
- Так лучше, - кивнул Пес. – А теперь о плохом.
- Неужели Ливандр пал? – спросила я с замиранием в сердце. Пес кивнул.
- Наши худшие кошмары сбылись. Тьма примерно через три часа будет у Элизобаррота.
Черт. Черт. Черт. Я поглубже вздохнула и задумалась. Сейчас не время паниковать. Спокойно. Спокойно. Через минуту я уже знала, что делать.
- Пес, созови лучших мечников, боевых магов и лучников. Всех остальных отправь в Раттрам. Также прикажи принести все источники силы, заключенные в предметы. Магов и лучников отсылай ко мне, вы с мечниками становитесь у подножья Элизобаррота. Приказ ясен?
- Вполне, - кивнул Пес и ушел.
Алекс покосился на меня.
- Я, конечно, все понимаю, но я вам зачем?
- Ты будешь наблюдать за продвижением Тьмы и докладывать мне. Аппаратуру я предоставлю. Ты ведь понимаешь, что это не менее важно, чем маги или мечники. Ты нам нужен.
Кентавр кивнул. Он все понимал. Он был готов.
Я переместила его аппаратуру из Раттрама, оставив Алекса самого с ней разбираться, а сама начала возводить защиту. Через полтора часа Пес принес предметы Силы – кольца, кулоны, браслеты, книги. К этому времени позади меня было около полусотни магов и лучников. Я не могла не поразиться оперативности Пса. Подкрепившись немного магией, я пришла к выводу, что все возможное для защиты Элизобаррота мы сделали. Я озвучила свою мысль и спросила у Алекса:
- Сколько у нас есть времени?
- Часа два, не меньше, - ответил Алекс, не отрываясь от компьютера. Я кивнула и повернулась к Псу:
- Как могло случиться, что Ливандр пал? Там ведь огромная армия, лучшие из лучших…
- Они могли выиграть, - со вздохом ответил Пес. – Но их полковника, Марла, вызвали в Совет. Их просто перерезали, как скот.
Моя рука непроизвольно легла на меч. Совет… Вечно они со своими мелочными придирками… Однажды они посмели вызвать меня к себе. Их вызов был обоснован тем, что я не подала отчет о своих действиях три года назад. Зачем им нужен этот документ – непонятно, но меня отозвали от битвы, которую мы едва не проиграли. Тогда, помнится, я пригрозила, что убью любого, кто оторвет меня от битвы. Пока вызовов не намечалось.
Через час тишину, нависшую над Элизобарротом, нарушил крик одного из лучников:
- Идут!
Их было тысячи. Десятки тысяч. Сотни тысяч. Они одинаково шли, одинаково поворачивали головы, только лица отличались. «Как предсказуемо!» - подумала я. Действительно, банальней некуда – поднять из могил мертвецов, заставить кого-то из некромантов ими управлять - и вуаля! огромная непобедимая армия! Скорее всего, на этом и погорели бедняги – защитники Ливандра. «Во всяком случае, - подумала я со злорадством. – С нами такой фокус не пойдет!». Маги должны выискивать источник управления, попутно уничтожая их, мечники должны не допустить подъема кого-то из Темных на Элизобаррот, в чем им должны помогать лучники.
Первые три некроманта держались молодцами. Они даже попытались сопротивляться. Впрочем, это было бесполезно. Некроманты стали «мозгами» этих мертвецов, на что тратили довольно-таки много сил, а также они не могли делать что-то еще, кроме контроля. Что было, разумеется, нам на руку. Уничтожая некроманта, мы попутно уничтожали и часть тел, которые он контролировал. Через три часа после начала битвы у противника не осталось и трети армии. Тогда на полем битвы раздался крик. Позже этот же голос произнес:
- Я вызываю лучшего мечника для ведения переговоров!
Я переглянулась с Алексом. С каких это пор мечники умеют вести переговоры? Наверняка на это и надеется Темный. Впрочем, придется подрегулировать его представление о лучшем мечнике.
Я в мгновение ока спустилась с Элизобаррота, мельком улыбнулась Псу, у которого глаза стали как блюдца, и вышла на небольшую поляну. На поляне стоял небольшой столик, на котором стояли …шахматы! Я улыбнулась. Вот в чем подвох!
Около стола стоял молодой вампир, черные волосы, как и у меня, связаны в хвост. Весь в черных доспехах, на бедрах – два черных меча с изогнутыми лезвиями. Видимо, он очень удивился, увидев меня, но его удивление было только в глазах.
Я остановился в метре от него и представилась:
- Марина Дракон. Лучший мечник Света.
- Ралл Дар. Лучший мечник Тьмы, - откликнулся вампир. – Мой хозяин предлагает не проливать более крови и ограничится битвой в шахматы. Вы не против?
- Я – за. Выигрываю я – вы уходите навсегда, если же я проигрываю, вы забираете Элизобаррот.
- Идет, - кивнул он, и мы приступили. Ровно через пятнадцать ходов я поставила Раллу шах и мат. К слову сказать, он с достоинством перенес поражение. Коротко кивнул и исчез. Через секунду исчезли и остатки армии Тьмы.
- Марина! Дракон!
Я обернулась. Ко мне со всех ног бежал Пес.
- Мы что, выиграли? – спросил Пес. Я кивнула. Пес просиял. – Пойдем, нас ждет великое празднество!
Мы сделали пару шагов в сторону Элизобаррота, как позади меня явился Темный король.
- Ты с легкостью победила Ралла. Могу я тебя попросить сразится со мной?
- Не сегодня, - ответила я. – Тем более, что мне уже осточертело выигрывать…
- Только не у меня, - покачал головой Темный.
- Нет. Я не играю больше.
Я помахала ему рукой, развернулась и пошла прочь. Тьма придет не раньше чем через 10 лет. Можно спокойно отдохнуть
Если ты заметил, что твое мнение совпадает с мнением большинства, это верный признак того, что пора меняться.
У меня дом, хозяйство, полный сарай дерьмоедов на продажу... Что ж — пропадать всему?
Аватара пользователя
Черный Ангел Ада
Инквизитор
 
Сообщения: 2433
Зарегистрирован: 15 Июнь Среда, 2005 15:50
Откуда: Обратная Сторона Реальности

Она учит факелы ярче гореть. Миссис Симпсон.

Сообщение Черный Ангел Ада 28 Апрель Понедельник, 2008 10:56

Она учит факелы ярче гореть. Миссис Симпсон.

Эпиграф
Этот город мне чужой
Эта ночь мне не подруга.
Знаю, дорогой ценой,
Обрела в тебе я друга.

Этот город – мой капкан,
Эта ночь – мое несчастье.
Мне судьбой навеки дан
Лишь твой взгляд, и то нечастый.

Этот город мне не рад,
Да и я ему не рада,
С виду – чистый райский сад,
А по правде – заросль ада.

Эта ночь – моя тюрьма
Ты, мой друг – ее хранитель.
Да, твоя стихия – тьма,
Ты – мой демон-искуситель.

А когда придет рассвет,
Город выплывет из тени,
В мире воцарится свет,
А в душе – без изменений.

А душа стремится ввысь,
А душа желает воли.
Ты на клятвы не скупись!
В этом прелесть твоей роли.

Этот город – наш контракт,
Эта ночь – безмолвный зритель,
Доиграем этот акт –
Ты уйдешь в свою обитель.

Ты там будешь не один,
Но навеки одинокий,
Мой печальный господин,
Столь несчастный и жестокий.

Я люблю тебя? Вот вздор!
Никогда я не любила!
Подписала договор,
А вот клятву дать забыла.


Она учит факелы ярче гореть…
Вероника стояла на мосту и смотрела на мерно текущую зеленоватую воду. Тонкие бледные пальцы нервно сжимали ажурные кованые перила. С реки дул прохладный ветер, который норовил растрепать ее золотистые волосы и сорвать с шеи пурпурный шарф. Вероника поправила его, продолжая задумчиво смотреть вдаль.
В темной зеленоватой воде отражались разноцветные огни города, живущего своей жизнью. Мимо проходили какие-то люди, которые тоже жили своей особенной, может быть даже веселой или необычной жизнью, они смеялись и громко разговаривали. А она всего лишь стояла на мосту и наблюдала жизнь со стороны. Впрочем, как всегда.
Потом она быстро оглянулась по сторонам, будто боялась, что ее увидят, и, неуверенно держась рукой за ажурную ковку, стала на парапет. Девушка вовсе не собиралась прыгать, сама не знала, что ею двигало, но теперь чувствовала, что теряет равновесие. Еще пару секунд и она упадет. «Я же не умею плавать. Я же…» - пронеслась в голове страшная мысль, и левый каблук уже соскользнул, как вдруг она почувствовала, что не падает.
Она обернулась и испугалась. Он крепко держал ее за талию и улыбался. Она узнала его сразу, потому что видела не раз во сне и, кажется, наяву. Она придумала его сама и уже давно не верила, что когда-нибудь встретит. Он существовал только в ее мечтах, на ее детских рисунках и в ее сердце.
- Что же вы, красавица, придумали?
- Я… - но слова застряли у нее в горле.
- Топиться? Да еще здесь… Право же, глупо. Если умереть, так только в Париже.
- Спасибо вам.
- Мне? – он чарующе улыбнулся, - Спасти такую красоту, значит, дать надежду этому миру на спасенье.
- Я даже не знаю, что со мной, - в глазах у нее стояли слезы.
- Избыток чувств? Неведомый порыв, как этот порыв ветра, - не успел он произнести эти слова, как деревья снова зашумели, и шарфик слетел с шеи. Незнакомец поймал его спокойным движением руки, - Я прав? – и он испытующе посмотрел ей в глаза.
- Скорее от недостатка, - Вероника не выдерживала этого пронзительного взгляда, - Извините. Мне нужно домой. Спасибо вам, я… - она побежала прочь по мосту, вытирая неожиданные слезы.
- Красавица. Она учит факелы ярче гореть.
Он смотрел ей вслед, сжимая в руке мягкий шелк, пока она не скрылась в темноте.



- Где ты была так долго? – Андрей стоял на пороге комнаты и был явно недоволен.
- На работе. Почему ты не спишь?
- Вероника, что с тобой? - муж смотрел на нее спокойно, что было не вполне естественно для сложившейся ситуации. Впервые она приходила так поздно.
- Я гуляла. На мосту. Там так… красиво, - слова звучали безразлично, - Ты же знаешь, я все равно не усну.
- Неужели картина ночного города тебя так впечатлила, что ты не могла позвонить? Я волновался.
- Я не подумала, - сказала она тихо и улыбнулась.
Муж укоризненно на нее взглянул и недовольно сказал:
- Ты никогда не думаешь!
- А ты никогда меня не любил! – неожиданно для самой себя воскликнула Вероника.
Андрей был ошеломлен:
- Что ты такое говоришь?
- А то, что все эти два года мы живем, как соседи. Ни любви, ни понимания, ни даже желания понять. Ты абсолютно не интересуешься моей жизнью, - Вероника хотела остановиться, но не могла, хотя знала, что сейчас наговорит лишнего.
- Еще скажи, что ты на меня потратила свои лучшие годы!
- Они не были лучшими!
- Так что же тебя не устраивает? У тебя есть все, о чем можно мечтать, я работаю, занимаю достойное положение в обществе, к тому же, даю тебе полную свободу.
- О чем это ты? Я без твоего ведома шагу ступить не могу!
- Да что ты говоришь, - Вероника уже достаточно разозлила мужа, - Ты работаешь в своей редакции, хотя вполне могла бы заниматься домом, я не запрещаю тебе приводить в дом твоих подружек и вы тут часами распиваете чаи, пока я на работе. В общем…
Вероника присела в кресло:
- Это было три раза за два года! А еще… ты считаешь каждую копейку!
- Я просто умею экономить. Разве когда-нибудь я пожалел чего-нибудь для тебя? Ты только вспомни.
- Я не имею ни малейшего желания вспоминать! Спокойной ночи, - резко ответила Вероника и захлопнула дверь комнаты.


Утро выдалось мрачным и пасмурным. Небо было затянуто тучами, ни один лучик солнца не мог пробиться поближе к земле, чтобы порадовать ее. Веронике так не хотелось вставать, она забилась в самый угол кровати и загадочно улыбалась. Она никак не могла поверить, что ее прекрасный сон кончился и нужно подниматься, идти в ванную, завтракать, ехать на работу. А там все так же, недовольный редактор, суетливые сотрудники, вечно ноющая подруга Юля, кинокритик с глупыми шуточками и намеками. И так каждый день. Неужели до самой пенсии? От мысли о пенсии ее передернуло.
Вероника накинула халат, надела пушистые тапочки и бодро направилась в сторону кухни. Там ее муж угрюмо пил кофе, листая, как обычно газету.
- Доброе утро, - сказала Вероника, стараясь не смотреть в его сторону.
- Я очень спешу, - сухо ответил он, отставляя чашку, - но вечером мы еще поговорим.
- Нам не о чем говорить.
- А, по-моему, очень о многом, - ответил он уже из коридора, - Ты взбалмошная девчонка.
- Андрей, прекрати! Все же было хорошо, я вчера была неправа, наговорив лишнего, - Вероника наливала кофе и сама себе не верила.
- Тебя невозможно понять.
- Женщины созданы для того, чтобы их любить, а не для того, чтобы их понимать.
- Опять ты за свое! Твои милые фразочки. Ты не можешь быть серьезной. Я опаздываю.
Она слышала, как Андрей хлопнул дверью, вызвал лифт, проехал шесть этажей, завел машину и ухал. Как и позавчера, вчера, и, конечно, завтра. Она взглянула на часы, которые безжалостно отсчитывали одинаковые минуты ее монотонной жизни.
- Опять опоздаю, - обратилась она к кружке с кофе.

Как ни странно в редакции она появилась вовремя. День прошел как обычно. Ей опять пришлось остаться еще на «часик» после окончания рабочего дня, чтобы выполнить «важнейшее и срочнейшее» поручение шефа, которое он больше никому не мог доверить. Часик растянулся на три, но на этот раз Вероника была даже рада представившейся возможности позже появится дома. Как бы то ни было, но неприятного разговора с мужем не избежать. Еще с утра она была готова бросить все, развестись, но теперь понимала, что это не выход. Закончив наконец с «важнейшим и срочнейшим», она вышла из редакции. По вечерней улице сновали прохожие, мчались машины. Вероника шла мимо неоновых вывесок и ярких витрин дорогих магазинов, любуясь блеском дорогих вещей. Вдруг за спиной раздался знакомый голос:
- There's a lady who's sure all that glitters is gold
And she's buying the stairway to heaven.
When she gets there she knows, if the stores are all closed
With a word she can get what she came for.
Аnd she's buying the stairway to heaven.
- Вы? – она была поражена
- А что вас удивляет?
- Stairway to heaven… Это моя любимая песня.
- Может, пройдемся? Замечательная погода.
- Ничего особенного, - как-то без энтузиазма ответила Вероника, она боялась этого странного человека.
- Вы просто разучились замечать красоту в простых вещах. Даже ваша утонченная душа…
- Моя утонченная душа? – Вероника улыбнулась. – Вы так говорите… Вы же меня совсем не знаете.
- Уж в этих вещах я, поверьте, разбираюсь.
- Мы видимся второй раз в жизни. И прошлый раз я произвела не очень благоприятное впечатление, - она хотела еще что-то сказать, но внезапно заметила, что они снова оказались на том же мосту.
- Это не важно.
- Что вам от меня нужно? Неужели вы настолько заинтересованы моей утонченной душой?
- Вот именно, - ответил он серьезно, - Ты не ценишь то, что тебе дано, то что ты можешь чувствовать. Твоя жизнь стала серой и мрачной, несмотря на то, что ты достойна большего. Твой брак не имеет будущего. Твоя работа лишена перспектив. А я могу помочь исполнить твои желания.
- Как? Откуда ты все знаешь? Кто ты?
- Я тот, кто тебя понимает. Кто ценит не только твою красоту, но и твою душу. Одно твое слово и все твои желания сбудутся. Дай руку.
Она повиновалась.
- Ты видишь?
Она только заметила, что это был замечательный вечер, такой спокойный, тихий, но в то же время полный жизни в лучших ее красках. Звезды сияли особенно ярко, а небо было такого удивительно глубокого цвета, что казалось невероятным, волшебным, просто сказочным, а под этим небом поблескивали размытые очертания отраженного города, в лунном свете, смешавшемся с невнятным светом фонарей, изумрудные воды казались миражом, который вот-вот исчезнет.
- Я никогда, никогда, не видела подобной красоты.
- Просто не замечала. За все нужно платить. За атласное полотно этой реки, так аккуратно выглаженное и так небрежно брошенное на это не совсем совершенное, но чем-то привлекательное место. За бархатное небо, заботливо разостланное так высоко, что твои тонкие пальчики не сорвут этого чудесного покрывала. За эти алмазы, которыми усыпан темный бархат. За прекрасные цветы, бережно вышитые на мягкой траве. Посмотри! Это все для тебя. Любые краски жизни. Никаких несбывшихся ожиданий.
- А плата?
- Твоя любовь. Твоя душа. Одно твое слово. Нерушимый навеки договор.
- Согласна? Продать душу ради иллюзорного счастья, алеющего где-то там, на горизонте. Несбывшиеся мечты?
- Это лучше, чем твоя жизнь сейчас, жизнь где мечты никогда не станут реальностью. Твоя душа здесь просто задохнется в зарослях ничтожных проблем и мелких переживаний. Ты не создана для великих свершений. Ты создана для любви. Это всего лишь договор. Навеки.
Она молчала.
- Еще только одно твое слово, - собеседник усмехнулся, а в глазах на мгновение вспыхнул огонек и тут же потух.
Она стояла, опустив глаза. Что-то подсказывало ей, что не стоит этого делать, но соблазн был столь велик, что отказаться от блестящих перспектив не представлялось возможным.
- Вероника, помни единственный способ отделаться от искушения — поддаться ему.
- Это уже не Шекспир…
- Зато правда. Скорее!
Где-то у кромки воды, в тихой прибрежной ряби отражались лучи солнца.
- Навеки? Нет!
- Ты понимаешь от чего отказываешься?
- Я понимаю от чего могу отказаться. Мне жаль тебя, ты так красиво говоришь о том, чего не ведал. Но это всего лишь чужие. Ты можешь дать мне гораздо меньше, чем хочешь отнять.
- Ты же меня убиваешь. Ты понимаешь, что творишь?
- Я люблю тебя. Но ты же сам мне говорил: «Каждый, кто на свете жил,
любимых убивал».
- Уходи! Больше мы не встретимся, - в его взгляде был гнев, разочарование, и еще какой-то страшный огонь.
- Прости меня.
- Ни к чему, - ответил он грубо и пошел прочь. Пройдя несколько шагов, остановился, повернулся и, выдержав многозначительную паузу обратился к застывшей девушке:
- Красавица! Ты учишь факелы ярче гореть!

Больше она его не видела и знала, что не увидит никогда.
Постояв еще пару минут в оцепенении, Вероника решила вернуться домой и забыть эту встречу, как страшный сон.
Она шла, не различая дороги, лишь бы дальше от этого проклятого места. Ни о чем не думала и не хотела.
Было странно темно. Фонари как-то мигом погасли, во мгле еле различались неподвижные и суровые силуэты домов и деревьев. Улица была на редкость пустынна, на даже случайные прохожие, оказавшиеся здесь по своим причинам, не обращали внимания на растрепанную девушку.
Веронике казалось, что вот-вот и в конце улице покажется ее дом, она завернула за угол, но вышла на абсолютно незнакомую дорогу. Необъяснимая тревога и отчаяние охватили ее. Это невозможно.
Вероника дошла до середины моста и остановилась у парапета. Одиноко стоящий фонарь тускло освещал на редкость спокойную водную гладь, будто и не было в этом месте течения. Казалось, что время на миг остановилось, река была спокойна, деревья были будто заморожены, а прохожие просто исчезли.
- Отпусти меня, - закричала Вероника.
Неожиданный легкий порыв ветра, мигом разрушивший иллюзию остановившегося времени, нежно коснулся золотистых волос и будто шепнул на ухо:
- Свободна…

Она стояла и смотрела на темную воду, сжимая длинными белыми пальцами тонкие кованые перила. Стояла, минуту, две, не шелохнувшись, перегнувшись через парапет, не чувствуя ни холода, ни страха. По щекам текли одна за другой крупные слезы, отражая и преломляя тусклый свет фонаря, и падали вниз, навсегда исчезая в завораживающей глади темной реки. Слезы текли, очищая душу от всего, что накопилось, и вместе с ними уходили все странные мысли, непонятные вопросы, преследующие ее в последнее время. Страх и отчаяние уходили сами собой.
- Я не боюсь, - шептала она.
Простояв так несколько или часов, а как ей показалось целую вечность, Вероника пошла вдоль моста навстречу восходящему солнцу с полной уверенностью, что полностью изменит свою жизнь. Она любовалась первыми лучами солнца, красящими все вокруг нежным светом, она чувствовала дыхание утреннего ветерка на своей коже, удивляясь этим давно забытым ощущениям, будто они были настоящим чудом. Вероника шла медленно, впервые по-настоящему осознавая красоту просыпающегося города.
Вдруг, она заметила, что на одном из фонарей что-то алело, подойдя поближе, она была поражена. Аккуратно отвязав от старинной ковки пурпурный шарф, Вероника небрежно накинула его на шею и уверенно зашагала навстречу рассвету.



Эпилог
На этом можно было бы закончить эту немного необычную и в чем-то невероятную историю. Но это было бы несправедливо по отношению к героям, к читателю и к автору, естественно. К чему эта неизвестность и незавершенность. Автор должен любить своих героев, иначе их не полюбит читатель. Персонаж может получиться идеальным, замечательным или, напротив, ужасно плохим, но если его не любить, он никогда не будет настоящим и никогда читатель не будет им восхищаться.
Автор не должен оставлять историю незаконченной. Это значит, что он боится, перекладывает ответственность на читателя, надеется на его фантазию (а ее может и не оказаться), ожидает понимания (мы же сами себя порой не понимаем, куда уж тут понять чужой замысел). Свобода – это ответственность. Так, нужно воспользоваться данной самому себе свободой и взять на себя эту ответственность.
Вероника позволила себе быть счастливой. Многое обдумав и переосмыслив, она поняла, что как это ни банально звучит: лучше любить и потерять, чем не любить вообще. И пусть даже путь был непрост, это понимание подтолкнуло ее к новым свершениям, сделало ее смелее и открытие. К прошлой жизни она уже не смогла вернуться. Она стала открытой и настоящей, больше не приходилось бесцельно играть, скрывая истинные чувства, потому что чувства стали истинными.
Вероника поняла, что такое настоящая жизнь, не та, что «тень мимолетная, фигляр, неистовство шумящий на подмостках и через час забытый всеми», а другая, когда целого мира мало и слов не хватает, и дней, и часов, избавленная от страха и эгоизма. Жить только для себя есть злоупотребление. Литература стала вызывать не только восхищение, но и слезы. А еще она стала читать Шекспира по ночам, к сожалению, бессонница не пропала, но уже не мучала, как раньше, а давала шанс увидеть красоту ночи.
Красота. В каждом слове и каждом движении есть красота, ее только нужно увидеть. Теперь для нее природа совершенна, есть прелесть в каждом дуновении ветерка и лучике солнца. И постигнутая уже много веков назад истина: внешняя красота еще драгоценнее, когда прикрывает внутреннюю.
Но только больше никогда и ни от кого она не услышит вслед: «Красавица! Она учит факелы ярче гореть!»
Если ты заметил, что твое мнение совпадает с мнением большинства, это верный признак того, что пора меняться.
У меня дом, хозяйство, полный сарай дерьмоедов на продажу... Что ж — пропадать всему?
Аватара пользователя
Черный Ангел Ада
Инквизитор
 
Сообщения: 2433
Зарегистрирован: 15 Июнь Среда, 2005 15:50
Откуда: Обратная Сторона Реальности

Конец времен. Петля.

Сообщение Demon King 30 Апрель Среда, 2008 20:31

Конец времен. Петля.

Если копнуть глубоко в себя…то можно очень испугаться.
Народная мудрость.

Шаман смотрел на фиолетовое небо и думал: сколько же еще будет продолжаться эта жестокая бойня? С его невысокого холма открывалась впечатляющая картина битвы: по всему полю были разбросаны раскромсанные тела, одни нормальные, если так можно говорить о груде ошметков, что раньше были людьми, другие – уродливые еще при жизни, страшные, полу-демонические твари, укрытые роговыми пластинами, присосками да щупальцами.
Старик стоял внутри семиконечной звезды, наиболее длинный луч которой уходил на восток, в направлении откуда раз за разом накатывали орды противника. Его усталый взгляд был без всякой магии способен преодолеть сотни миль расстояния и увидеть своих оппонентов: дюжину аколитов в черных робах, уже не живых, но еще и не мертвых. Он знал их всех, еще когда они были юношами, он учил их, когда они немного повзрослели, он провожал их, когда они пошли к Камню Душ. Но назад его Ученики уже не вернулись.
- Драк-тор, - старик обернулся на зычный голос предводителя племени. – Ты уверен, что это поможет?
За спиной могучего воина несколько человек поднимали укрытые тряпками и шкурами клетки. В глаз прирожденного лидера, вождя племени, Великого Унк-гара, шаман прочел невысказанный упрек. Но он ничего не мог поделать, племя должно выжить. А значит ему, старому Драк-тору, вновь придется взяться за нож.
- Да, уверен. Боги будут благосклонны к нам. Сколько воинов у нас еще осталось?
- Немного, - вождь помрачнел. Ему было от чего опускать глаза, могучий воин, сильный и выносливый – он пережил эту битву без единой царапины, а там, на равнине подле холма в крови осталась лежать большая часть его племени. – Но если мы выиграем, это будет не важно. Наши воины не должны пасть зря! Делай, то что должен шаман. Племя вновь возродится, если будем жить мы!
Шаман кивнул.
- Мы должны будем добить Их сами, - прокаркал он в спину удаляющемуся вождю. – Ты должен будешь убить Его, Унк-гар.
- Я знаю, - будто камнем о камень стукнуло. – Не говори больше о Них ни слова. Их уже нет…и скоро совсем не станет…

*10 лет назад*

- Драк-тор-сейгун, расскажите нам историю о Камнях Душ, сам смелый из его будущих учеников, Ункват, смело обратился к старому шаману (о, да, он был стар еще тогда). Остальные замерли, будто птички во время ливня, поджав коленки и неотрывно глядя на старика. Глаза ребят радостно блестели, наконец-то их, достойнейших представителей племени ознакомят с тайными мироздания, с теми загадками, от которых отворачиваются их неразумные сородичи.
- Небеса тебе на голову, вот вечно ты лезешь, куда не просят! – чертыхнулся шаман, но в душе был рад. Впервые за долгое время ему попались столь пытливые ребята. – Вот прознает вождь, мало вам не покажется…
Вроде бы и попритихли остальные, но Ункват все также пристально смотрит в глаза старику.
- Расскажи! – требовательно повторяет малец.
- Ладно-ладно, садитесь поближе, - не успел произнести он, этих слов как птенцы уже окружили его, не отрывая глаз от учителя. – Только это большой секрет. Большой и страшный!
Шаман глубоко вдохнул, и пламя факелов вокруг притихло, и отступило, так что в кромешной тишине матово сверкали только его глаза, отражая небосвод. Голос старика стал звучным, сильным, как в дни его молодости.
- Давно, когда наши предки только пришли на эти земли, когда еще благородное искусство «видеть» не укоренилась в сердцах Возвышенных, когда еще не было сильного племени Ингваров, первые поселенцы обнаружили их. Огромные камни, уходящие в небеса, полные тайных голосов. Тогда, они испугались и бежали от них, ибо настолько велика была их сила, что не в состоянии они были провести там ни минуты. Голоса и энергия Камней сводили людей с ума.
Говоривший знал, о чем он рассказывает, он был одним из тех, кто первыми пришли к Камням. Картина этих дней все еще стояла перед его глазами, а теперь ее увидели и его ученики.
- Тогда Великий Амок, первый среди Возвышенных, Величайший Шаман тех дней, подошел к Камню. Он прикоснулся к нему, и тот ответил. Странные руны, высветившиеся на поверхности Камня, впечатались в его ладони, даровав ему необычайную силу. Он мог покидать пределы нашего мира и свободно путешествовать по Реке Времени…Он видел то, чего еще ни один шаман с тех дней не узрел… Но увиденное наложило на него свой отпечаток.
Теперь в глазах старого шамана пылал огонь. Ведь он тогда стоял рядом с ним, стоял рядом с Великим. И не смог. Он не смог приблизиться к Камню, так и оставшись в десяти шагах, борясь с голосами внутри его. О, да, он был первым среди остальных товарищей, но не смог сравниться с Амоком. А последний спокойно подошел к Камню и коснулся его поверхности. В тот же миг, остальных шаманов поразила невообразимая боль, многие потеряли сознание, Драк-тор же сумел устоять на коленях и видел как руны наполненные дикой, необузданной энергией впились в кожу Амока и как он скривился от боли.
- Он запретил приближаться к Камням, ибо человеку не осилить их величие и силу. Те, кто слишком близко подбираются к тайне – сгорают первыми в ее лучах. Амок умер через пару лет. Он до конца своих дней сохранил силу и величие, его способностям не было равных среди его соплеменников. Но расплата за это была страшной…
- Тем не менее, именно Он нашел способ даровать силы нашим шаман. На самой западной границе, руками его первых учеников, был построен Монолит. Точная копия тех самых Камней! Мне до сих пор неведомо, КАК был построен этот артефакт. Сам Великий руководил его строительством. Но с тех пор, это подобие было соединено с настоящим Камнем какой-то таинственной связью. Так наши шаман, без особой опасности быть покалеченными, смогли тоже приобщиться к силе Камня. Но будьте осторожны: даже его копия, созданная руками людей, была необузданной. Еще никому не удавалось повторить подвиг Амока и дотронуться до Монолита. Черная поверхность камня хранит молчание, но никто еще не смог подойти ближе десяти шагов.
Завороженные ученики смотрели на шамана пылающими глазами. Конечно Драк-тор знал, что каждый из них захочет дотронуться до него, получить силу Монолита, несравнимую со способностями шаманов. Также хорошо, как знал, что никому из них этого не удастся. Амок хорошо постарался и защитил свое племя от этой мертвой силы.

***

Воины готовились к последней битве. Они не думали о смерти, за последние два дня они видели эту старуху столько раз, что уже успели стать хорошими друзьями. Многие уже не раз и не два выигрывали у нее в «кости» свою жизнь, лишь в последние мгновения успевая отвести смертельный удар какого-то монстра…
Драк-тор не смотрел на те жалкие остатки его племени, он не смотрел, как Унк-гар произносит свою речь, воодушевляя бойцов. Он не видел, как несколько сотен воинов редкой цепью стали вокруг холма, за которым располагался последний лагерь беженцев. Шаман сейчас смотрел только в глаза, в глаза маленьких детей сидящих в своих клетках.
Он смотрел в их глаза, но тем не мене видел другое…Он видел, как стараются воины не смотреть себе за спину. Они уже знаю, что там случиться, они уже ненавидят шамана всей душой, но они еще пытаются убедить себя, что ТАК НАДО!
Он видел женщин, стоящих у входов в палатки, старых и молодых. В их взгляде не было понимания, в их душе не было прощения. В них пылал такой огонь, такая ненависть, что одной ее, не обремененной слабой плотью, хватило бы, чтобы уничтожить всех тварей, с которыми сражались их мужья. Ему стало плохо, так плохо, как еще никогда не было. Драк-тор даже обрадовался, что после этой волшбы у него почти не будет шансов уцелеть.
Он вытащил первого младенца из клети и просто провел у него перед лицом рукой. Это была маленькая девочка, кажется, он даже видел ее в деревне, она приносила ему воду. Наверное, из всех детишек принесенных на заклание, она была самой старшей, но для него они все выглядели младенцами. Ее глаза сузились, а на лице появилась улыбка. Шаман знал, что это ослабит волшбу, что быть может, если бы он резал детишек, остававшихся в полном сознании, ему не пришлось убить так много, но…

*4 года назад*

Ункват и его приятели стояли перед Монолитом, глядя на черную поверхность камня. Их время пришло, они должны были доказать, что смогут стать шаманами, что могут получить силу и помочь племени. Выстроившись полукругом, как и обещали много лет назад, они должны были сделать это вместе. Скинув шерстяные накидки, они все вступили в круг, описанные вокруг Монолита. До камня было всего 50 шагов, но лишь те, кто оказывался внутри этих кругов, знали, что значат эти 50 шагов. Они прошли половину расстояния улыбаясь, хотя в их ноги впивались холодные языки пламени, он прошли еще 10 шагов, когда первый из них не выдержал и согнулся, припадая на колени – они не остановились. Шаг за шагом: пламя, холод, боль…они терзают твое тело, но плоть слаба, а разум – нет. Ты идешь дальше, и с каждым мигом поток видений захлестывает тебя. Проверка заключается не в том, чтобы вытерпеть боль. Даже не будучи шаманом, человек может терпеть ужасную боль, если у него есть цель. Проверка – это умение не захлебнуться в том водовороте мыслей и видений, что насылает камень.
До Монолита оставалось 10 шагов, а единственным стоявшим на ногах был Ункват. Его глаза уже заволокла Тьма, но он все еще стоял, глядя на черные грани Камня.
- Мы … должны … это сделать…-раздался его тихий голос.
Вам когда-нибудь приходилось убивать? Нет, не поединок. Пускай даже нечестный, пускай даже один против тысячи, без шансов выжить. Это все равно поединок. Ты все равно имеешь, пускай ничтожный, но шанс. Шанс, что враги, запуганные числом уже погубленных противников, отступят, убегут. Шанс что сила, бурлящая в тебе, желание жить, не покинут тело, и ты будешь сражаться, даже стоя на пороге Смерти и глядя глазами в мир Небытия. Это не то…
Драк-тор смотрел в глаза спящей девочки, хотя на его руках уже была ее кровь. Она засыпала, еще не зная о том, что не проснется - магия шамана работала. Ее сердце билось…все медленнее и медленнее, и вместе с кровью из нее вытекала жизнь. Перед тем самым мигом, когда девочка должна была погибнуть, шаман бросил ее в пламя костра. Не было ни крика, не треска падающего в костер тела. Просто на одно единственное мгновение костер осветился синим пламенем и тело девчонки исчезло. Если бы рядом с шаманом сейчас стоял кто-то еще, он бы, наверное, удивился (пуская и с отвращением): куда делось тело? Единственным, кто был способен увидеть, что сейчас произошло, был Драк-тор. То существо, чья пасть и была этим костром, стояло перед ним на четвереньках, свирепо глядя на него в ожидании очередной порции. Старик упал, упал на землю, его рвало, так как никогда еще при жизни. Когда же содержимое его желудка все вышло наружу, он поднял взгляд. Оно все еще было здесь.
-Унк-гар, - просипел он с земли. – Вы должны идти. Убейте демонов, и твари больше не появятся.
Вождь не ответил, лишь топот копыт да струйка пыли над землей свидетельствовали, что воин услышал слова шамана. Теперь у них были разные задания. Шаман поднялся на ноги и, шатаясь, приблизился к клетке. Дети не кричали, они просто не могли кричать. Они тоже видели эту тварь. Видели и дрожали…Таков был уговор!

*4 года назад. Монолит*

Они поднялись, все до единого и вновь сделали шаг. Все, смогли поравняться с Ункватом и теперь молча смотрели на черные грани. Десять шагов, но сознание уже раскалывается от этого потока видений. Молодые шаманы, а каждый из них уже был достоин этого звания, просто стояли перед этим Монолитом силы и знаний. И только Ункват смог сделать шаг вперед. Еще один…и еще…Внезапно он скривился, среди этого потока промелькнуло чье-то лицо, смутная тень, очертания. Он постарался вглядеться но не смог – сильно далеко. Нужно подойти ближе, и еще ближе. Когда до камня осталось всего 3 шага, он замер. С черной поверхности камня на него смотрели два человеческих глаза. Серая тень замерла на камне, протянув ему руку…и Ункват протянул руку ей. В следующий момент его намертво прижало к холодному Монолиту. Он не мог ни кричать, ни просить о помощи, ошеломленные друзья наблюдали за ним, не в силах помочь. То, что он видел в Монолите, он не забудет никогда. Пожары, ужасные войны, тысячи трупов. Его собственное племя, стоящее на грани гибели и лицо. Ужасная маска забрызганная кровью…и кинжал в руке…

Старый шаман обессилено взирал на безразмерную пасть, выглядывавшую из костра. «Материала» уже не было, но больше и не было нужно. Волшба была почти завершена. Осталась самая малая часть. Драк-тор встал в центр фигуры, прямо перед костром, где навеки замер Хозяин Теней.
…когда шаман приближался к Камню Душ, он получал удивительную способность, видеть будущее, заглядывать за край мира и пить из Источника Жизни, даровавшего энергию всем без исключения. Но более того, каждый шаман получал Дар, уникальную возможность, присущую только ему. Амок мог многое, так что старик так и не сумел понять, что за Дар получил тот. Он также сумел связать эту частичку своего Дара с источником силы в Монолите, так что все последующие шаманы унаследовали именно его способности. Но что касается самого Драк-тора, то он получил ЭТО. Целый призрачный мир, мир, заключенный внутри самого себя. Твари, что обитали там, были темнее самых страшных ужасов ночи. Сейчас, он собирался отпустить их на свободу, на краткий миг даруя им истинную силу и могущество. Но заклинание так же должно было дать им цель – тех монстров, что направляли на племя аколиты.
Сложив руки на груди, напротив сердца, шаман запел. Это волшба не нуждалась в каких бы то ни было ритуалах или заклинаниях – лишь грубая сила, полученная путем убиения невинных, и все. Но старику так было легче и он позволил себе эту слабость…
То что произошло потом, было трудно описать простыми словами…

***

4 года назад, когда Ункват и товарищи вернулись в племя, они уже были другими. Он рассказал им, что увидел в Монолите. Через месяц они покинули стойбище, направившись на Юг, в древнее поле, где издавна стояли Камни Душ. Никто не знал, что произошло там, но когда группа всадников вернулась на родные просторы, они уже не были людьми. Через два года, они силой захватили Монолит племени, в мгновение ока истребив всю охрану. Тогда-то и началась Война. Сначала нападения были редкими: то тут, то там несколько тварей вылазили на свет, направляясь к стойбищам. Их первыми целями стали шамана, так что через несколько месяцев их число сократилось вдвое. А атак становилось все больше и больше.
Лишь объединив усилия, племенам удалось устоять и перевести сражения в затяжную войну. Но вот, буквально несколько месяцев назад, границ вольных племен захлестнула огромная волна вторжения. Тогда-то и началась эта Великая Бойня. И сейчас жалкая горстка уцелевших сражалась с монстрами Монолита, защищая старика-шамана – последнюю надежду умирающего племени.

***

Тени внезапно сгустились, опутав весь холм, превратив его в темное полотно, среди которого тусклым маячком горел костер. Горел синим пламенем. Шаман стоял, воздев руки к небу и глядя в огонь. Заклинание не было долгим – яркая вспышка и все исчезло. Костер, тени – все, кроме Драк-тора. Он стоял вытянув указательный палец в сторону стены монстров, раз за разом накатывавшей на защитные порядки бойцов племени. Сначала, все было тихо, но затем, по тварям словно прошлась рябь. Один, другой, третий…они стали исчезать в темных объятьях. Казалось, что черные руки земли хватают их и превращают в мешок мяса и костей, сломанных и раздробленных. «Руки» множились и вот уже вся могучая армия наступления застыла в недоумении…а в следующее мгновение исчезла, превратившись в бесполезный мусор.
Застыли и защитники, застыл и шаман, в ужасе от того, что натворил. Уже раздавались победные крики и вопли людей, когда…

Волшба не угасла, она только набирала оборот. Как море после прилива, она стала возвращаться на берег. Вот она второй раз прошлась по трупам монстров, превратив кости в пыль, а мясо – в золу. Вот она дошла до освещаемого факелами воинов пространства, и стало отчетливо видно – это никакие не руки. По земле…или под землей, как под водой, скользили тени. Сотни…тысячи теней. Не людские, размазанные, будто черные кляксы. Они приближались, а люди все еще никак не понимали, что же случилось. Только когда первые бойцы превратились в черные коконы, жалобно вопившие и дрыгавшиеся, только тогда паника захлестнула ряды воинов племени.
А Драк-тор все стоял…слепо глядя на дело рук своих.

Противников было не много, и когда Унк-гар добрался до Монолита, на нем по-прежнему не было ни царапины. Дюжина уцелевших бойцов устала смотрела на узкий круг аколитов. Всего шестеро уцелевших колдунов, шестеро, погубивших сотни своих же соплеменников, шестеро Великих Шаманов. Они стояли редкой цепочкой, окружив камень и проделывая какие-то замысловатые жесты. В их сухих, изможденных фигурах не было ничего величественного…пожалуй лишь один из них действительно напоминал Великого.
- Йааа! – закричал Унк-гар и его вопль подхватили остальные. Дюжина бойцов вихрем мчалась на шаманов. Те уже развернулись, но они явно не успевали. Не успевали убить всех, чтобы остаться в живых самим. И все же, в последнее мгновения, они успели что-то предпринять. Вождь почувствовал, как сгустился воздух, но сильно медленно. Его копье уже летело, уже нагоняло свою цель. Рядом с ним, как двойники возникло еще семь копий. Проверенные воины, они не подвели своего вождя, не могли подвести все племя. В следующее мгновение конь дико захрипел, и Унк-гар упал прямо под ноги своим оппонентам.

Когда сознание вернулось к нему, он тут же поднялся, шипя от боли. Как? Почему? Как он может быть еще жив?! Унк-гар огляделся. Да…все-таки шаманы не просто стояли, ожидая смерти…кони валялись на земле, жалко дрыгая обугленными ногами. Одиннадцать бойцов замерли и как кочережки валялись на земле. Вождь не знал, что же случилось с его воинами, но их остекленевшие глаза лучше всего подтверждали его страшную загадку – они все были уже мертвы.
Только теперь он обернулся к камню. И возопил! Его душа ликовала! Монстры, терзавшие его народ, лежали на земле, проткнутые копьями. Пять из них были мертвы…один вяло шевелился, пытаясь достать копье из бедра. Еще не видя раны, Унк-гар был уверен, что тот умрет. Крупное копье пробило кость и разорвало вены. Через пару минут вражина уже не сможет двинуть и пальцем от потери крови. Боец подошел к раненому колдуну и поднял его капюшон. ОН ожидал этого, знал, что так оно и случится.
- Ты!!! – зарычал вождь, глядя в лицо собственному сыну. Ужасно обезображено лицо. – Как ты мог предать нас!
- Не поймешшш…-прошипел он, уставившись слепым взглядом в небо. Ункват был слеп, его череп, лысый и шершавый, был покрыт скорее змеиной кожей, чем людской. Впалый нос натужно, с перебоями, втягивал воздух в слабые легкие. Похоже старик Драк-тор был прав и постоянное нахождение возле Центра Силы вроде Монолита убивает их…
- Отправляйся в ад! – крикнул вождь, опустив топор на череп сына. Он не сомневался над тем, что надо сделать. Это существо уже не было его плотью и кровью. Что-то хрустнуло…или это только показалось, а затем Унк-гар упал. Обессилено упал на колени, и заплакал.
- Почему он?! – крикнул он в небо. Но неба не было…Черная туча накрыла все вокруг. Внезапно стало темно, темнее чем в самую черную ночь. А потом пришла боль…

Эпилог.

Драк-тор шел по черной земле, делая шаг за шагом. Он не знал зачем, не понимал куда, но почему-то шел, не оглядываясь назад. Сил уже больше не осталось. Из пустых, выколотых глазниц текла не кровь, а настоящая слизь. Расплата оказалась меньшей, чем он ожидал, но куда более болезненной. Впрочем, он и без глаз видел, что творилось вокруг. И главный недостаток – что он не мог отвести взгляд. Во всех ракурсах, с любой стороны он видел, как черные тени раздирают людей один за одним. Женщин, стариков…нет, детей они не трогали…их просто не осталось. Беспощадная рука шамана отправила их в живот к Хозяину Теней еще раньше, чем та же участь постигла остальных…
И вот он достиг «пункта назначения».
- Камень…-просипел он. – Ха-ха-ха…
Впервые, рука шамана коснулась его холодной поверхности.
- Жаль, что так поздно…
- Жаль…- откликнулся до боли знакомый голос.
- Я уже умер? – спросил старик.
- Скоро…но прежде, я хочу, чтобы ты кое-что увидел…- Амок тихо подошел и положил бесплотную руку на плечо Драк-тору.
Как жаль, что ему так скоро пришлось умереть. Как жаль, что расплата за содеянное не настигла его в загробном мире. Как жаль, что он получил покой…Потому что он сам понял, что не заслуживает этого.
Он увидел Унквата, еще молодого и красивого, обнимающего Монолит. Он увидел отражение своего лица в камне. Увидел кровь детей на своих руках и выпавший из утомленной руки темный от крови кинжал. Драк-тор почувствовал, как его зубы крошатся, стираясь друг о друга.
Он увидел своих учеников, один за другим приближающихся к Камню Душ. Видел, как тот меняет их, а затем вновь – видение, изменившее жизнь молодых шаманов. Ему захотелось кричать!
Вот, что заставило их обратиться против своих братьев. Вот, почему они не отвечали ему, когда тот спрашивал, что случилось возле Монолита. Перед его взором стоял он сам, тянущий руку вперед, а за его спиной тени разрывали людей на части. Тени, которых призвал он сам. Драк-тор упал на землю, захлебываясь кровью и слезами. Он рыдал, проклиная свою жизнь, проклиная эти проклятые камни.
…Когда наступила тишина, и сердце старого шамана застыло навеки, на всем известном просторе замерло все. И в этой глубокой тишине, тихо, как плач рождающегося младенца, зазвучал голос. Сначала тихо, но с каждым мгновением все громче и громче. Вот этого одинокого солиста поддержал другой, третий. Хор возник из ниоткуда, разрывая темную пелену, открывая взору залитое кровью поле. И среди всей этой красоты стоял Монолит…Печальный свидетель всех этих событий, новый хранитель душ погибших воинов. Темный и мрачный, теперь ему предстоит ждать тех, кто сможет пробудить его силу…Но лучше будет, если этого не случится…

П.с. Извиняюсь что выкладываю лично, но т.к. я единственный опаздавший, в анонимности не будет никакого толку :wink:
*Семь бед - один Reset*
Аватара пользователя
Demon King

 
Сообщения: 1657
Зарегистрирован: 07 Апрель Четверг, 2005 12:12


Вернуться в Конкурсные рассказы

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2

cron