Dorian 02 Апрель Среда, 2008 22:05
Граждане (зачеркнуто, причина - слишком формально)...
Товарищи (зачеркнуто, причина - СССР распался)...
Господа (зачеркнуто, причина - чай не в царской России)...
Леди и джентельмены (зачеркнуто, причина - отсутствие Темзы за окном)...
Люди (зачеркнуто, причина - не факт)...
Друзья (пускай будет друзья, фамильярно, но лучше так чем унылое "читатели", "посетители" или обреченное "все кто это видит") я хотел просто запостить рассказ. Но по разговорчивой своей природе (я хай левл персонаж владеющий скилом "боевых коммуникаций", черный пояс по болтовне у меня тобишь) решил взять вступительное слово.
Не так давно имел место уперек, что авторы совсем забросили тему "проза" и лишь немногие освещают мглу ее забвенья собственным лучезарным присутствием. Я не обращал внимания на это до тех пор, пока не поймал себя на малодушной мысли, что сам берегу свеженаписанный рассказ к очередному конкурсу, и вовсе не спешу поделится им с аудиторией, нахдя причины в "многочисленных блохах", и сомнениях в согласованности и уместности времен - вещах, на которых раньше не заморачивался.
Вот и посему, выкладываю его сейчас и сюда.
Расчитываю на вашу помошь в поимке этих самых блох и в подборе, возможно, более подходящего названия.
Жду ваших мнений.
Ах да... Чуть не забыл сам рассказ...
Я не был плохим человеком
Сон.
Он обрывается столь внезапно.
Мое пробуждение заметно отличается от обычного. Я открываю глаза, но это не помогает. Я вижу темноту. Это пугает, и я тяну руку к лицу, что бы протереть глаза. Очень тесно и руку трудно поднести к лицу. Я понимаю, что с глазами все в порядке, просто тут слишком темно.
Я начинаю ощупывать пространство вокруг себя, и вместе с безмолвным криком подступает паника, зрачки мои расширяются, но вместо вопля и издаю лишь тихое хрипение. Разум еще не до конца осознал ситуацию, и не желает верить в ее реальность. Но постепенно вместе со спертым воздухом и давящей близостью стен приходит осознание ее реальности. Я в ящике. В том ящике, в котором никто не хотел бы оказаться. Тут страшно и тесно.
Я начинаю вопить и стучать руками, и ногами, разрывая обивку, ломая ногти, и давлюсь криком. Я пытаюсь, но не могу успокоиться. Паника нарастает.
Спасением воспаленному мозгу приходит беспамятство. Перегруженный мозг проваливается в мягкую тревожную бездну. Я хотел бы, что бы беспамятство длилось вечно, но время спустя я, к своему же ужасу, прихожу в себя.
Страх все еще рвет душу. Руки дрожат, дыхание прерывистое, по лбу катится холодный пот, подмышки тоже вспотели, меня лихорадит. Воздух спертый и дышать немного трудно.
Стены короба давят на меня. Я все еще не могу решиться назвать это место гробом. Мне страшно признаться в этом самому себе. Тесно. Даже не повернуться на бок как следует.
Дрожащими руками я начинаю ощупывать себя. Ха на мне костюм, хотя это вовсе е забавно, только сейчас замечаю, что туфли немного жмут. В кармане зажигалка. Я судорожно ворочаюсь, и что-то колет в бок. Ух ты, сигареты!
Я никогда не курил, но дрожащими руками я открываю пачку и сую никотиновую палочку в рот. Зажечь пламя удается далеко не сразу, руки дрожат, и зажигалка несколько раз падает, кремень прокручивается, высекая искры, которые режут глаза в кромешной тьме, но огонек не желает загораться. В конце-концов, мне удается получить огонь, непослушные пальцы сделали свое дело и я подношу зажигалку к зажатой в дрожащих губах сигарете. Я боюсь смотреть вокруг, да и не на что - доски за разодранной обивкой.
Я сжигаю воздух, но мне плевать. Кашляю после первой затяжки, лезу в другой карман, и сигарета выпадает из дрожащих губ.
Мобильный телефон. Не может этого быть!
Я выхватываю его из кармана, листаю список контактов, но он пуст, пытаюсь вспомнить хоть один номер, но они ускользают от взбешенной памяти.
Сервисный номер! Набираю его… И понимаю, что связи нет.
Появившаяся было надежда, вспыхивает пламенем отчаяния. Я взрываюсь, кричу и рву на себе одежду и волосы. Колочу руками, ногами, головой в крышку ящика. Гроба. Грубым доскам плевать на мои удары.
И снова наступает темнота. Наверное, я вновь потерял сознание. И очнулся от невероятного. Этого не может быть. Видимо от недостатка кислорода у меня просто начались галлюцинации.
Телефон звонит. Дрожащими руками я беру трубку и едва попадаю пальцем по клавише приема звонка. Невероятно, но я слышу приятный женский голос, бесчувственный, похожий на голос автомата, но я рад его слышать. Но что он говорит?! Нет, не может быть! Не-е-е-е-е-е-ет!!!
- Добрый день, наша служба сообщений рада уведомить Вас, что Вы попали в Ад! Приятного времяпровождения.
Я воплю, я кричу и бьюсь в истерике, желая проснуться, мечтая вырваться из ловушки. Сдираю костяшки в кровь, разбиваю голову, кусаю пальцы не в силах унять панику. Ничего не меняется. Трудно дышать. Я успокаиваюсь, нет, не успокаиваюсь, я все еще в панике, но я не двигаюсь, а время идет. Единственный звук – мое прерывистое дыхание, но в голову закрадывается мысли и начинает казаться, что где-то рядом копошатся черви. Холодный пот выступает на лоб, и в полной темноте я ворочаюсь и оглядываюсь.
Время от времени мое спокойствие сменяется кипучей деятельностью, я стучу и царапаю крышку, кричу, долблю проклятым телефоном стены моего узилища, но ничего не помогает. Тот, как на зло, не хочет ломаться. Я плачу
Я хотел бы умереть, но, по видимому, я уже мертв.
Время идет.
Стук, стук, стук.
Я слышу стук, кажется ли он мне или же реален, я не знаю. Через пару минут все проясняется, он становится все отчетливее. Стук.
Я понимаю, что это стук лопат или чего-то такого. Меня откапывают. Со страхом и надеждой я жду развязки. Что-то колотит прямо по крышке, звенит словно колокол. Вот крышка откидывается в сторону и я кричу.
Льется свет и даже через зажмуренные глаза этот неясный ночной свет причиняет мне боль. Я перевожу взгляд на спасителей… На спасителей? Я даже не могу вопить от ужаса. Будь существа, отрывшие меня чужды и непонятны человеку, я бы не испугался так, будь это какая нечисть, я бы тоже понял и смирился.
Но это… Это отвратительно, возможно когда то это было человеком. Или людьми, их - двое. Местами покрытые складкой, местами язвами, местами – коростой, они утратили что-то человеческое. Казалось, их скрещивали с разными животными и насекомыми. У одного рука напоминает лапу богомола, глаза выедены, сквозь кожу местами прорываются хитиновые наросты, единственный глаз второго болтается на глазном нерве. Они держат кирку и лопату, с инструментов капает грязь, с существ сочится гной.
Я не уверен, что все вижу правильно, глаза мои отвыкли от света, но я задыхаюсь в отчаянном вопле, переворачиваюсь, и, надеясь оказаться подальше от этих тварей, ползу. Куда я могу уползти из гроба? Но я будто бы уже и не в гробу, а у входа в узкий земляной лаз, я ползу, протискиваясь в невероятно узкие отверстия, боясь, что эти твари доберутся до меня. Земля сменяется камнем, я протискиваюсь в нечто, напоминающее карстовые промоины, впрочем, я не специалист…
Изодрав в клочья одежду, вывихнув пару суставов и сломав пару костей, я, наконец, как крыса забился в самый дальний угол – дальше не пролезть, и принялся скулить. Когда ужас немного отпустил меня, я понял, что пора искать выход. Но я едва могу шевелиться, и дело не в травмах. В ужасе своем я забился в такую щель непонятного подземного хода, что не могу пролезть дальше. Здесь столь тесно, что я даже не могу набрать воздуха, что бы крикнуть. Назад. Назад я тоже не могу пролезть, я только что протиснулся в невероятно узкое отверстие.
Мои члены прижаты к телу, трудно вздохнуть.
Что-то закопошилось позади меня, я дернулся и вскрикнул от боли, и это что-то пискнуло и умчалось. Я лежу не в силах пошевелиться. Я не могу двигаться, не могу думать, напала страшная апатия, я только скулю и жалю себя.
Так продолжается долго, я с трудом отгоняю крыс, и, как кажется мне, гнию заживо в каменном мешке. Я как наяву вижу как отгнивают пальцы на ногах фаланга за фаланкой, как кожа покрывается язвами и наростами… Я не чувствую конечностей и рад тому, что не могу видеть себя, потому что врядли смогу бы это вынести. Я не чувствую жажды и голода, потому что давно забыл что такое вода и еда.
Я надеюсь сойти с ума, но не могу сделать это специально. Пролежав так целую вечность, я снова пробую ползти вперед и исхудавшее тело, едва-едва проталкивает себя вперед, сквозь узкую щель, как сквозь жерло мясорубки.
Протискивается голова, едва не лопается череп, проходят плечи, и одно вместе с дикой болью промается к грудной клетке – видимо, сломана ключица, протискивается таз, волочиться ноги, которых я не чувствую и я проваливаюсь в черную пропасть.
Я лечу и ежесекундно ожидаю пола, ветер свистит в ушах и, сперва, это приятно, но подступает страх. Если я мертв, что будет, когда я упаду? Однако, в чернильной темноте пол все никак не появляется и я дрожу в его ожидании.
И когда я наступаю на горло своему страху, заставив себя наслаждаться невесомостью, я приземляюсь и взрываюсь болью. Я должен был стать кляксой на некой поверхности, кляксы не чувствуют боли, а я – чувствую, я в ней купаюсь и я в ней сгораю. Я сам и есть боль. Боль в раздробленных и вывихнутых членах, в раскиданному по полу мозгу, в разлитой крови… И вот меня уже нет.
Сон.
Иногда, с трудом вырываешься из его пелены, со страхом и облегчением сбрасывая с себя липкую паутину кошмара. Обливаешься холодным потом, но понимаешь, это всего лишь сон.
Я с криком вскакиваю с кровати. На дворе ночь. В темноте прохожу в ванную, включаю свет, умываюсь, смотрю на отражение своего бледного лица с синяками под глазами, прохожу на кухню. Снова включаю свет, сидевший на столе таракан пытается скрыться, но бесславно погибает, убиенный газетой. От него остается только противное мокрое пятно, которое и туалетной бумагой стирать противно. Сразу вспоминается давешний сон, где я сам, в конце-концов, стал таким пятном и тошнота подступает к горлу. Чувство отвращения отходит.
Открываю холодильник, свет бьет в лицо и я жмурюсь, наливаю себе молока. Оно слегка подкисло, но я все равно выпиваю его залпом.
Ложится спать немного страшно. Страшно возвращаться к кошмару, из которого с таким трудом вырвался. Но завтра – на работу. Или плевать на работу? Взять больничный?
Не знаю. Но врачам показаться надо. Совсем сдал.
Заснуть трудно, но я кладу голову на подушку и заставляю себя не думать.
Я просыпаюсь от противного визжания будильника. Я плохо выспался. Но что поделаешь? Я потягиваюсь, разлепляю глаза, поворачиваю голову и вскрикиваю. Рядом со мной на подушке сидит здоровый, жирный отвратительный таракан и шевелит усиками, глядя на меня будто с интересом. Неужели эта тварь ползала по мне? Вместе со вскриком отбрасываю его рукой и вскакиваю с постели.
И тут же под ногами что-то противно хрустит и чавкает. С ужасом понимая, что это может быть, я опускаю взгляд и кричу от ужаса и отвращения. Я только что напрыгнул на пару маленьких монстров – здоровых насекомых. Я оглядываю комнату и понимаю, что они везде – на стенах, на полу и потоке: тараканы, муравьи, пауки, скорпионы, жуки, сороконожки и тысячи и миллионы других страшных и отвратительных мне тварей, шевелятся и копошатся, создавая непрерывно колышущуюся массу. Стараясь не наступать на них, я бросаюсь в зал, там - та же картина, в коридор, быстрее, хватаю обувь и отряхиваю ее от гадов. Из туфли вываливается здоровый скорпион, обуваюсь, открываю входную дверь и встречаюсь с кирпичной стеной. Кто-то заложил выход. Начинает кружиться голова, но я боюсь падать в обморок, слишком боюсь оказаться на полу среди всей этой живности.
Стараясь не наступать на пол, не касаться стен и предметов, бегу к окну, бью его, оно не желает биться, стекла мягко пружинят мои удары: рукой, ногой, стулом… Дверь на балкон отказывается открываться.
Эти твари повсюду, падают на меня с потолка. Копошатся и кусаются. Я с отвращением раскидываю их, пытаюсь найти убежище, под ногами постоянно противно чавкает, хватаю веник, отряхиваю его, заскакиваю в ванну и начинаю выметать из нее паразитов.
Не оставлять никого, не оставлять. Захлопываю дверь, закладываю все щели полотенцами. Все, никого нет. Наконец, здесь никого нет! Я еще раз тщательно осматриваю комнатку, затыкаю раковину и слив в ванной, внимательно исследую унитаз. Добиваю найденных паразитов. Мне страшно смотреть на себя в зеркало.
Я сижу ванной и раскачиваюсь, тихо мыча себе что-то под нос. Я схожу с ума. Этого не может быть. Это сон… Я знаю…
Я сижу, сижу долго, я боюсь спать, боюсь, что приползет какая-то тварь и отложит в меня яйца…
Не знаю, сколько я так просидел. В конце-концов я задремал. А когда продрал глаза, с испугом вскочил и принялся осматривать себя. Не найдя никаких следов, я боязливо выглядываю за дверь, там тоже ничего нет. То есть, есть моя квартира, но ничего больше. Все ужасающие полчища инсектоидов куда-то исчезли. Я, с опаской, заглядывая за каждый угол, одеваюсь, перед этим тщательно проверив одежду, завтракаю и, проигнорировав необходимость идти на работу, отправляюсь в магазин…
За средствами от насекомых.
Раннее утро. Безлюдные улицы. Редкие прохожие суетятся, спешат на работу, но это меня не удивляет. Я захожу в магазин. Полная продавщица не обращает на меня никакого внимания, я оглядываю прилавки, опускаю взгляд:
- Мне вот это средство от насе… - я поднимаю глаза, и реплика моя обрывается на полуслове, на меня смотрит фасеточными глазами, и шевелит усиками омерзительная тварь, я кричу и пячусь назад. Спотыкаюсь, падаю и продолжаю отползать, а оно надвигается на меня. Будто в замедленной съемке я вскакиваю на ноги и пускаюсь наутек.
Выбегаю на улицу. Все прохожие стали гигантскими насекомыми, я бегу и оглядываюсь, они, будто с интересом и удивлением, сморят на меня, шевелят гадкими лапками и усиками, некоторые пытаются догнать.
Забегаю домой. Моя квартира снова превратилась в копошащийся ад.
Меня охватывает странная апатия. Я падаю на диван. Они ползаю по мне – по рубашке, ногам, голове. Стряхнув особо жирного таракана, я беру в руки пульт и включаю телевизор.
Там показывают весьма занимательный фильм о том, как мой брат и моя жена отравили меня, что бы быть вместе. Сюжет приближается к постельной сцене. Я со злостью бросаю пульт в телевизор и тот отрубается.
Меня охватывает ярость. Я начинаю топтать копошащуюся гадость. Под ногами противно хрустит и чавкает, но это лишь раззадоривает меня, начинаю крушить мебель и давить гадов, любыми подручными средствами.
Я не могу вспомнить, сколько я бесновался, а успокоился только тогда, когда последний из незваных гостей принял свою смерть под подошвой моего башмака, обратившись в грязно-желто-бурое пятно. Я весь заляпан паутиной, слизью и еще многим, названия чему я не знал.
Нужно разобраться с этой заразой! Я ищу среди обломков мебели некогда покоящийся в ящике шланг, нахожу его, иду в ванну и подсоединяю его к крану, открываю воду, поскальзываюсь в луже слизи, падаю и бьюсь головой о край ванны. Темнота.
Сон.
Иногда он ты покидаешь его, словно теплую ванну, его нежные воды плавно выталкивают тебя на берег бодрствования.
Я просыпаюсь от пения птиц, и, сперва, не верю в свое пробуждение, не хочется открывать глаз, и я не открываю. Я понимаю, что лежу на траве, и на меня сквозь листву светит солнце. Я лежу так некоторое время, а потом, все же встаю. Трава свежая и зеленая, совершенно чистая , слегка примятая мною и тут же распрямляется, после того как я встал.
Не знаю, как я оказался в тени этого дерева и не сон ли это, но я в саду. Встаю и срываю крупный сочный плод с ветки. Он вкусный.
Невдалеке журчит ручей. Вода в нем кристально чиста и прохладна. Я умываюсь и пью вкуснейшую воду. Солнце греет и на душе становится тепло и радостно. Вокруг нет людей. Только лишь олень промелькнул в кустах, да раздается щебетание птиц.
Я начинаю свою прогулку по саду, используя как ориентир то ли большой валун, то ли небольшую скалу, я подхожу к этому камню и вижу на нем надпись, сделанную, видимо, человеческой рукой: «Добро пожаловать в Рай!» - и рисованная улыбающаяся рожица рядом. Это не пугает и не удивляет меня. Я умиротворен. Я гуляю по саду, наслаждаюсь погодой, природой и одиночеством. Солнцем, листвой, травой, водой, пением птиц…
Так никого и не встретив, я набредаю на озера, у которого и провожу остаток дня.
Я искупался в прозрачных и теплых водах озера, я резвился и плескался, словно младенец, и страхи отпустили.
А потом я наслаждался закатом. Невиданным закатом, может быть такой и можно было бы увидеть где-нибудь, найдись на земле место, где не ступала нога человека, ну или хотя бы не испохабила его, но я раньше таких не видел.
А потом я лег на траву и уснул.
Сон.
Иногда реальность после сна выплескивается на тебя как ведро холодной воды.
Кап, кап, кап… Я просыпаюсь от звука капающей воды. Я лежу на холодном и твердом камне.
- Он проснулся! – раздается возглас и меня окатывают ведром холодной воды.
Я вскакиваю, но ноги мои подкашиваются, и я получаю чувствительный пинок под ребра. Вначале меня били. Сильно, но, правда, не долго.
- Потащили его! – кричит один из мучителей, это были двое крепких парней, одетые в высокие кожаные сапоги и кожаные же штаны, какая-то дерюга служит одному одеждой, другой одет в драный жилет.
А я нахожусь в каком-то полуподвальном каземате. Каменные стены, крошечное зарешеченное окошко, гнилая солома на выщербленном каменном полу, лежак в одном углу, параша – в другом и решетчатая дверь… И из этого номера отеля меня несут в другую гораздо менее приятную комнату.
Пол, стены, даже потолок, все заляпано кровью. Пыточная камера. Там меня ждет высокий, худой, лысый субъект в балахоне. Глубоко запавшие глаза его лихорадочно блестят. Меня приковывают к жуткого вида креслу и палач без разговоров принимается за экзекуцию. Я зажмуриваюсь, надеясь очнуться в Раю, но боль быстро приводит меня в себя.
Я кричу, нет, я визжу. Каленое железо, иголки под ногти или же их вырывание – детские шутки по сравнению с тем, что вытворял этот человек. Я испытал и дыбу, на которой меня растягивали и каленое железо и клеши и ножи с иголками. Можно говорить о том как трещат суставы, когда их ломают, а тебя рвут на части, как шипит и воняет спаленная плоть, но к чему это?
К концу дня меня обезумевшего от боли, но все еще живого бросают в камеру. К своему ужасу я просыпаюсь там же… Снова и снова… Здоровым. Мои мучители проявляют недюжинные познания и разнообразие: испанский сапожок, железная дева, протыкают тысячами иголок и дробят кости.
Я никогда не притворялся, что мне не больно и кричал, срывая голос, когда срезали кожу и опускали в масло, когда крысы грызли внутренности, и вода сутками капала на лоб.
Меня никогда ни о чем не спрашивали.
Но всему есть предел. Все так же больно, но после вечности мучений, я научился отделять боль от себя. Есть я, а есть боль, и мы живем отдельно. И палачи уже не слышали моих криков.
После нескольких дней пыток без акомпонимента моих диких воплей меня оставили в покое просто продержали в камере, а потом, наконец, повели на казнь.
Всего-лишь распятие. Даже не четвертование, меня не рвали конями, просто распяли, перед лицом толпы. Я не видел дороги к эшафоту, свет слишком мешал привыкшим к тьме глазам, а может просто выжженным пыткой. Но они адаптируются, и перед взором пляшет калейдоскоп унижения.
Немытое человеческое стадо весело смеется, глядя, как я вишу на кресте, кидает в меня объедками. Я не знаю, сколько я висел не день и не два, не в силах умереть. То восходило, то заходило солнце, день шел за днем.
И все это время с меня смеялась эта грязная толпа.
И вот я падаю с креста. По ли гвозди не выдержали, не знаю, я лечу и падаю в грязь под ноги смеющейся толпы. Глаза мои замазаны грязью и залиты потом, я шарю рукой и она натыкается на холодное спокойствие метала. Я хватаю этот предмет, подношу его к лицу и не верю своим глазам, это пистолет, обычный пистолет, я поднимаю его и стреляю.
Одно тело из регочущей толпы падает, а толпа, не прекращая смеяться, бросается в стороны, оставляя свободное место вокруг моей жертвы. Я подползаю и вижу…
Я плачу… А толпа смеется. Я рыдаю. Я держу на руках застреленного мною ребенка. Только что он был частью толпы, и я его ненавидел, но теперь толпа смеется над нами. Я с ненавистью смотрю на свои руки и на оружие в своих руках. Я ненавижу себя и мир внутри себя намного сильнее чем ненавидел толпу. Я. Убил. Ребенка. Я убил…
Кажется, все завертелось вокруг меня, была ли это секунда или вечность я не знаю, я сижу пытаемый мукой совести. Я убил ребенка.
Так больше не может продолжаться. Я откидываю лежащий коленях и поддерживаемый рукой скелет ребенка, и его череп, выбеленный временем, солнцем и ветром, оставленный давно истлевшей плотью.
Если хочешь изменить мир, начни с себя. И я могу изменить себя, для этого у меня есть пара грамм свинца. Я подношу заржавевший древний пистолет к виску и жму на спусковой крючок.
Сон.
Иногда ты открываешь глаза, будто бы и не спал, а лишь притворялся спящим. И бодрствование наступает безо всяких переходных состояний сонности или полусна.
Я лежу на жесткой, но вполне удобной кровати. Белые стены, зарешеченное окно, крепкая, запертая дверь, тумбочка, стол, стул. Не камера, но палата. Я лежу несколько часов, в апатии. Я понимаю, что еще немного и не вынесу, меня можно лепить как пластилин, я даже страдать не в силах. Я лежу и гляжу в потолок, до тех пор, пока не отворяется дверь и не входит доктор в сопровождении крупного санитара или медбрата. Мир выглядит до боли контрастным.
- Как ваше самочувствие, голубчик? – вопрошает доктор, доставая шприц.
- Плохо, - честно отвечаю я. – Я мертв и вы – очередной образ моего личного Ада.
Доктор удивленно вскидывает брови.
- Надо же! Вы пришли в себя! – он помолчал. – Вы были не в себе. Не вдаваясь в подробности, у вас очень тяжелая болезнь со сложными галлюцинациями, вы не приходили в себя несколько дней, бросались на людей, не отдавая себе отчета в событиях. Вы понимаете, вы – больны!
- Я болен, - подтверждаю я.
- Вы готовы идти на сотрудничество? – вопрошает доктор.
- Я готов, - отвечаю я. – Лечите меня, я не хочу назад в бездну безумия.
Доктор колет мне укол я и засыпаю.
Меня навещают медсестры и дают мне таблетки, которые я принимаю, каждый новый день я просыпаюсь в лечебнице. Доктор часто беседует со мной о моем бреде и уверяет, что я иду на поправку. Мне позволяют гулять в саду, простом человеческом саду. Из-за стен лечебницы время от времени доносится жужжание проезжающих мимо машин.
Я болен, я сумасшедший. Не знаю, сколько времени я провел в лечебнице.
- Вас хотят увидеть. Я разрешил вам посещения, - говорит мне доктор и вместе с ним и санитаром, я иду по коридору, залитому светом ламп дневного освещения. Длинный коридор и сверху льется свет стены выкрашены голубой краской где-то до уровня груди, а выше - выбелены… Впереди двери.
Двери отворяются, и я оказываюсь в залитой кровью комнате, полной пыточных приспособлений, а рядом с ужасающим креслом меня ждет высокий, лысый, худой человек в балахоне. Я сломлено опускаю голову, и ноги мои подгибаются.
- Пройдемте, пройдемте, вам на процедуру, говорит мне доктор и, поддерживая под плечи, ведет к креслу. Санитар идет рядом.
У самого кресла я толкаю доктора на санитара, хватаю человека в балахоне, заталкиваю его в железную деву и захлопываю саркофаг, но доктор с санитаром уже поднялись. Поэтому я хватаю устрашающего вида нож с подставки и, отмахиваясь им, обхожу медиков, пробираясь к выходу, захлопываю, и закрываю на засов за собой дверь, и бегу по коридору. Пробегаю перекресток смотрю налево и вижу молодчиков, выволакивавших меня из камеры, смотрю на право, и вижу некогда отрывших меня могильщиков, разгоняюсь, и прыгаю в окно, разбивая его, и режусь о стекла, но боль от порезов – ничто.
Я должен был выпрыгнуть в сад, но вылетел в бесцветную бесконечность.
Сон?
Иногда ты открываешь глаза и понимаешь, что не спал. Ты просто закрыл их на секунду, которая оказалась Вечностью и открыл их вновь.
Я стою посреди выжженной равнины. Иссохшаяся, бесплодная земля, покрытая глубокими провалами трещин. Небо, переливающееся от багрового до лилового, гроза и бьющая вдалеке молния. Река душ, текущая по небу, то приближающаяся к земле, то отдаляющаяся от нее и одинокое могучее молчаливое дерево вдалеке.
Я иду к единственному ориентиру, как глупо, к дереву в грозу. И вблизи дерево производит впечатление. Широко раскинув могучие ветви, оно стоит на береге ложбины гигантского озера, прозрачного озера душ, и шелестит листвой, не смотря на отсутствие ветра. Середину озера и ползущий по небу поток душ соединяет отросток, похожий на хобот вихря, да и само озеро похоже на гигантскую воронку.
Мимо меня идут призраки, не видя, не глядя на меня, ныряют в поток душ.
Я останавливаюсь на берегу и долго гляжу в поток, наблюдая за проплывающими образами и копаясь в себе, в своей жизни и посмертии, в своей душе…
Разгоняю страхи и рассматриваю жемчужины воспоминаний. Подхожу к дереву и провожу рукой по его шершавой коре, а потом сажусь подле него, облокачиваюсь на гиганта спиной и закрываю глаза, вбирая в себя его спокойствие и мудрость.
Боль, страх, ненависть, отвращение, злость, отчаяние… Одно способно заменить другое, спасти и уничтожить… Ничто из этого не есть зло? Спрашиваю я себя.
Боль. Я открываю глаза и оказываюсь посреди пыточной камеры. Все с тем же каменным спокойствием я закрываю глаза. Страх. Я открываю глаза и оказываюсь в гробу, тесном и затхлом. Ненависть. Я снова посреди смеющейся толпы. Отвращение. И жуки ползают вокруг, по мне, во мне… Злость, отчаяние, все эти образы… Я отбрасываю их, как повзрослевший ребенок - старые игрушки… Никогда более они не будут составлять центр моего существования.
Я открываю глаза и я снова под деревом, я парю в нескольких сантиметрах от земли… Опускаю веки, вновь подымаю и оказываюсь посреди неподвижной бесконечности.
Так намного лучше.
Мне есть над чем подумать.